Page 63 - Накануне

особенного не нашла, право. Я помню, сначала Шубин мне гораздо более понравился, хотя я
никогда его не любила, а что касается до Андрея Петровича, — о! тут была минута, когда я
подумала: уж не он ли? А ты — ничего; зато… потом… потом… так ты у меня сердце
обеими руками и взял!
— Пощади меня… — проговорил Инсаров. Он хотел встать и тотчас же опустился на
диван.
— Что с тобой? — заботливо спросила Елена.
— Ничего… я еще немного слаб… Мне это счастье еще не по силам.
— Так сиди смирно. Не извольте шевелиться, не волнуйтесь, — прибавила она, грозя
ему пальцем. — И зачем вы ваш шлафрок сняли? Рано еще вам щеголять! Сидите, а я вам
буду сказки рассказывать. Слушайте и молчите. После вашей болезни вам много
разговаривать вредно.
Она начала говорить ему о Шубине, о Курнатовском, о том, что она делала в течение
двух последних недель, о том, что, судя по газетам, война неизбежна и что, следовательно,
как только он выздоровеет совсем, надо будет, не теряя ни минуты, найти средства к
отъезду… Она говорила все это, сидя с ним рядом, опираясь на его плечо…
Он слушал ее, слушал, то бледнея, то краснея… он несколько раз хотел остановить ее
— и вдруг выпрямился.
— Елена, — сказал он ей каким-то странным в резким голосом, — оставь меня, уйди.
— Как? — промолвила она с изумлением. — Ты дурно себя чувствуешь? — прибавила
она с живостью.
— Нет… мне хорошо… но, пожалуйста, оставь меня.
— Я тебя не понимаю. Ты меня прогоняешь?.. Что это ты делаешь? — проговорила она
вдруг: он склонился с дивана почти до полу и приник губами к ее ногам. — Не делай этого,
Дмитрий… Дмитрий…
Он приподнялся.
— Так оставь меня! Вот видишь ли, Елена, когда я сделался болен, я не тотчас лишился
сознания; я знал, что я на краю гибели; даже в жару, в бреду я понимал, я смутно чувствовал,
что это смерть ко мне идет, я прощался с жизнью, с тобой, со всем, я расставался с
надеждой… И вдруг это возрождение, этот свет после тьмы, ты… ты… возле меня, у меня…
твой голос, твое дыхание… Это свыше сил моих! Я чувствую, что я люблю тебя страстно, я
слышу, что ты сама называешь себя моей, я ни за что не отвечаю… Уйди!
— Дмитрий… — прошептала Елена и спрятала к нему на плечо голову. Она только
теперь его поняла.
— Елена, — продолжал он, — я тебя люблю, ты это знаешь, я жизнь свою готов отдать
за тебя… зачем же ты пришла ко мне теперь, когда я слаб, когда я не владею собой, когда вся
кровь моя зажжена… ты моя, говоришь ты… ты меня любишь…
— Дмитрий, — повторила она и вспыхнула вся и еще теснее к нему прижалась.
— Елена, сжалься надо мной — уйди, я чувствую, я могу умереть — я не выдержу этих
порывов… вся душа моя стремится к тебе… подумай, смерть едва не разлучила нас… и
теперь ты здесь, ты в моих объятиях… Елена…
Она затрепетала вся.
— Так возьми ж меня, — прошептала она чуть слышно…

XXIX

Николай Артемьевич ходил, нахмурив брови, взад и вперед по своему кабинету.
Шубин сидел у окна и, положив ногу на ногу, спокойно курил сигару.
— Перестаньте, пожалуйста, шагать из угла в угол, — промолвил он, отряхая пепел с
сигары. — Я все ожидаю, что вы заговорите, слежу за вами — шея у меня заболела. Притом
же в вашей походке есть что-то напряженное, мелодраматическое.
— Вам бы все только балагурить, — ответил Николай Артемьевич. — Вы не хотите