Page 68 - Накануне

— Твой…
— Мой муж, — повторила Елена. — Я замужем за Дмитрием Никаноровичем
Инсаровым.
— Ты?.. замужем?.. — едва проговорила Анна Васильевна.
— Да, мамаша… Простите меня… Две недели тому назад мы обвенчались тайно.
Анна Васильевна упала в кресло; Николай Артемьевич отступил на два шага.
— Замужем! За этим оборвышем, черногорцем! Дочь столбового дворянина Николая
Стахова вышла за бродягу, за разночинца! Без родительского благословения! И ты думаешь,
что я это так оставлю? что я не буду жаловаться? что я позволю тебе… что ты… что… В
монастырь тебя, а его в каторгу, в арестантские роты! Анна Васильевна, извольте сейчас
сказать ей, что вы лишаете ее наследства.
— Николай Артемьевич, ради бога, — простонала Анна Васильевна.
— И когда, каким образом это сделалось? Кто вас венчал? где? как? боже мой! Что
скажут теперь все знакомые, весь свет! И ты, бесстыдная притворщица, могла после эдакого
поступка жить под родительской кровлей! Ты не побоялась… грома небесного?
— Папенька, — проговорила Елена (она вся дрожала с ног до головы, но голос ее был
тверд), — вы вольны делать со мною все, что угодно, но напрасно вы обвиняете меня в
бесстыдстве и в притворстве. Я не хотела… огорчать вас заранее, но я поневоле на днях сама
бы все вам сказала, потому что мы на будущей неделе уезжаем отсюда с мужем.
— Уезжаете? Куда это?
— На его родину, в Болгарию.
— К туркам! — воскликнула Анна Васильевна и лишилась чувств.
Елена бросилась к матери.
— Прочь! — возопил Николай Артемьевич и схватил дочь за руку, — прочь,
недостойная!
Но в это мгновение дверь спальни отворилась и показалась бледная голова с
сверкающими глазами; то была голова Шубина.
— Николай Артемьевич! — крикнул он во весь голос. — Августина Христиановна
приехала и зовет вас!
Николай Артемьевич с бешенством обернулся, погрозил Шубину кулаком, остановился
на минуту и быстро вышел из комнаты.
Елена упала к ногам матери и обняла ее колени.

Увар Иванович лежал на своей постели. Рубашка без ворота, с крупною запонкой,
охватывала его полную шею и расходилась широкими, свободными складками на его почти
женской груди, оставляя на виду большой кипарисовый крест и ладанку. Легкое одеяло
покрывало его пространные члены. Свечка тускло горела на ночном столике, возле кружки с
квасом, а в ногах Увара Ивановича, на постели, сидел, подгорюнившись, Шубин.
— Да, — задумчиво говорил он, — она замужем и собирается уехать. Ваш
племянничек шумел и орал на весь дом; заперся, для секрету, в спальню, а не только лакей и
горничные, — кучера все слышать могли! Он и теперь так и рвет и мечет, со мной чуть не
подрался, с отцовским проклятием носится, как медведь с чурбаном; да не в нем сила. Анна
Васильевна убита, но ее гораздо больше сокрушает отъезд дочери, чем ее замужество.
Увар Иванович поиграл пальцами.
— Мать, — проговорил он, — ну… и того.
— Племянник ваш, — продолжал Шубин, — грозится и митрополиту, и
генерал-губернатору, и министру жалобы подать, а кончится тем, что она уедет. Кому весело
свою родную дочь губить! Попетушится и опустит хвост.
— Права… не имеют, — заметил Увар Иванович и отпил из кружки.
— Так, так. А какая поднимется по Москве туча осуждений, пересудов, толков! Она их
не испугались… Впрочем, она выше их. Уезжает она — и куда? даже страшно подумать! В