Page 80 - Накануне

На другой день в той же комнате, у окна, стоял Рендич; перед ним, закутавшись в шаль,
сидела Елена. В соседней комнате в гробу лежал Инсаров. Лицо Елены было и испуганно и
безжизненно; на лбу, между бровями, появились две морщинки: они придавали напряженное
выражение ее неподвижным глазам. На окне лежало раскрытое письмо Анны Васильевны.
Она звала свою дочь в Москву, хоть на месяц, жаловалась на свое одиночество, на Николая
Артемьевича, кланялась Инсарову, осведомлялась об его здоровье и просила его отпустить
жену.
Рендич был далмат, моряк, с которым Инсаров познакомился во время своего
путешествия на родину в которого он отыскал в Венеции. Это был человек суровый, грубый,
смелый в преданный славянскому делу. Он презирал турок и ненавидел австрийцев.
— Сколько времени вы должны остаться в Венеции? — спросила его по-итальянски
Елена. и голос ее был без жизни, как и лицо.
— День, чтобы нагрузиться и не возбудить подозрения, а там прямо в Зару. Не обрадую
я наших земляков. Его уже давно ждали; на него надеялись.
— На него надеялись, — повторила машинально Елена.
— Когда вы его хороните? — спросил Рендич.
Елена не тотчас отвечала:
— Завтра.
— Завтра? я останусь: я хочу бросить горсть земли в его могилу. Надо ж и вам помочь.
А лучше было бы ему лежать в славянской земле.
Елена поглядела на Рендича.
— Капитан, — сказала она, — возьмите меня с ним и перевезите нас по ту сторону
моря, прочь отсюда. Возможно это?
Рендич задумался.
— Возможно, только хлопотно. Надобно будет возиться с здешним проклятым
начальством. Но положим, мы это все уладим, похороним его там; как же я вас назад
доставлю?
— Вам не нужно будет доставлять меня назад.
— Как? Где же вы останетесь?
— Я уже найду себе место; только возьмите нас, возьмите меня.
Рендич почесал у себя в затылке.
— Как знаете, но все это очень хлопотно. Пойду попытаюсь; а вы ждите меня здесь
часа через два.
Он ушел. Елена перешла в соседнюю комнату, прислонилась к стене и долго стояла как
окаменелая. Потом она опустилась на колени, но молиться не могла. В ее душе не было
упреков; она не дерзала вопрошать бога, зачем не пощадил, не пожалел, не сберег, зачем
наказал свыше вины, если и была вина? Каждый из нас виноват уже тем, что живет, и нет
такого великого мыслителя, нет такого благодетеля человечества, который в силу пользы, им
приносимой, мог бы надеяться на то, что имеет право жить… Но Елена молиться не могла:
она окаменела.
В ту же ночь широкая лодка отчалила от гостиницы, где жили Инсаровы. В лодке
сидела Елена с Рендичем и стоял длинный ящик, покрытый черным сукном. Они плыли
около часа и приплыли наконец к небольшому двухмачтовому кораблику, который стоял на
якоре у самого выхода гавани. Елена и Рендич взошли на корабль; матросы внесли ящик. С
полуночи поднялась буря, но поутру рано корабль уже миновал Лидо. В течение дня буря
разыгралась с страшною силой, и опытные моряки в конторах «Ллойда» качали головами и
не ждали ничего доброго. Адриатическое море между Венецией, Триестом и далматским
берегом чрезвычайно опасно.
Недели три после отъезда Елены из Венеции Анна Васильевна получила в Москве
следующее письмо: