Page 68 - Очарованный странник

вздохнул. "Ну что, мол, я тебе сделаю: молиться мне за тебя нельзя, потому что ты жид, да
хоть бы и не жид, так я благодати не имею за самоубийц, молить, а пошел ты от меня прочь в
лес или в пустыню". Положил на него этакое заклятие, он и отошел, а я опять заснул, но на
другую ночь он, мерзавец, опять приходит и опять вздыхает... мешает спать, да и все тут. Как
ни терпел, просто сил нет! Тьфу ты, невежа, думаю, мало ему в лесу или на паперти места,
чтобы еще непременно сюда в конюшню ко мне ломиться? Ну, нечего делать, видно, надо
против тебя хорошее средство изобретать: взял и на другой день на двери чистым углем
большой крест написал, и как пришла ночь, я и лег спокойно, думаю себе: уж теперь не
придет, да только что с этим заснул, а он и вот он, опять стоит и опять вздыхает! Тьфу ты,
каторжный, ничего с ним не поделаешь! Всю как есть эту ночь он меня этак пугал, а утром,
чуть ударили в первый колокол к заутрене, я поскорее вскочил и бегу, чтоб пожаловаться
настоятелю, а меня встречает звонарь, брат Диомид, и говорит:
"Чего ты такой пужаный?"
Я говорю:
"Так и так, такое мне во всю ночь было беспокойство, и я иду к настоятелю".
А брат Диомид отвечает:
"Брось, - говорит, - и не ходи, настоятель вчера себе в нос пиявку ставил и теперь
пресердитый и ничего тебе в этом деле не поможет, а я тебе, если хочешь, гораздо лучше его
могу помогать".
Я говорю:
"А мне совершенно все равно; только сделай милость, помоги, - я тебе за это старые
теплые рукавицы подарю, тебе в них зимою звонить будет очень способно".
"Ладно", - отвечает.
И я ему рукавицы дал, а он мне с колокольни старую церковную дверь принес, на коей
Петр-апостол написан, и в руке у него ключи от царства небесного.
"Вот это-то, - говорит, - и самое важное есть ключи: ты этою дверью только заставься,
так уже через нее никто не пройдет".
Я ему мало в ноги от радости не поклонился и думаю: чем мне этою дверью
заставляться да потом ее отставлять, я ее лучше фундаментально прилажу, чтобы она мне
всегда была ограждением, и взял и учинил ее на самых надежных плотных петлях, а для
безопаски еще к ней самый тяжелый блок приснастил из булыжного камня, и все это
исправил в тишине в один день до вечера и, как пришла ночная пора, лег в свое время и
сплю. Но только, что же вы изволите думать: слышу - опять дышит! просто ушам своим не
верю, что это можно, ан нет: дышит, да и только! да еще мало этого, что дышит, а прет
дверь... При старой двери у меня изнутри замок был, а в этой, как я более на святость ее
располагался, замка не приладил, потому что и времени не было, то он ее так и пихает, и все
раз от разу смелее, и, наконец, вижу, как будто морда просунулась, но только дверь
размахнулась на блоке и его как свистнет со всей силы назад... А он отскочил, видно,
почесался, да, мало обождавши, еще смелее, и опять морда, а блок ее еще жестче щелк...
Больно, должно быть, ему показалось, и он усмирел и больше не лезет, я и опять заснул, но
только прошло мало времени, а он, гляжу, подлец, опять за свое взялся, да еще с новым
искусством. Уже нет того, чтобы бодать и прямо лезть, а полегонечку рогами дверь
отодвинул, и как я был с головою полушубком закрыт, так он вдруг дерзко полушубок с
меня долой сорвал, да как лизнет меняв ухо... Я больше этой наглости уже не вытерпел:
спустил руку под кровать и схватил топор да как тресну его, слышу - замычал и так и бякнул
на месте. "Ну, думаю, - так тебе и надо", - а вместо того, утром, гляжу, никакого жида нет, а
это они, подлецы, эти бесенята, мне вместо его корову нашу монастырскую подставили.
- И вы ее поранили?
- Так и прорубил топором-с! Смущение ужасное было в монастыре.
- И вы, чай, неприятности какие-нибудь за это имели?
- Получил-с; отец игумен сказали, что это все оттого мне представилось, что я в
церковь мало хожу, и благословили, чтобы я, убравшись с лошадьми, всегда напереди у