Page 61 - Отцы и дети

прежнею улыбкой сказал Базарову:
– Евгений, возьми меня с собой; я хочу к тебе поехать.
– Садись, – произнес сквозь зубы Базаров. Ситников, который расхаживал, бойко
посвистывая, вокруг колес своего экипажа, только рот разинул, услышав эти слова, а
Аркадий хладнокровно вынул свои вещи из его коляски, сел возле Базарова – и, учтиво
поклонившись своему бывшему спутнику, крикнул: «Трогай!» Тарантас покатил и скоро
исчез из вида… Ситников, окончательно сконфуженный, посмотрел на своего кучера, но тот
играл кнутиком над хвостом пристяжной. Тогда Ситников вскочил в коляску и, загремев на
двух проходивших мужиков: «Наденьте шапки, дураки!» – потащился в город, куда прибыл
очень поздно и где на следующий день у Кукшиной сильно досталось двум «противным
гордецам и невежам».
Садясь в тарантас к Базарову, Аркадий крепко стиснул ему руку и долго ничего не
говорил. Казалось, Базаров понял и оценил и это пожатие, и это молчание.
Предшествовавшую ночь он всю не спал и не курил и почти ничего не ел уже несколько
дней. Сумрачно и резко выдавался его похудалый профиль из-под нахлобученной фуражки.
– Что, брат, – проговорил он наконец, – дай-ка сигарку… Да посмотри, чай, желтый у
меня язык?
– Желтый, – отвечал Аркадий.
– Ну да… вот и сигарка не вкусна. Расклеилась машина.
– Ты действительно изменился в это последнее время, – заметил Аркадий.
– Ничего! поправимся. Одно скучно – мать у меня такая сердобольная: коли брюха не
отрастил да не ешь десять раз в день, она и убивается. Ну, отец ничего, тот сам был везде, и в
сите и в решете. Нет, нельзя курить, – прибавил он и швырнул сигарку в пыль дороги.
– До твоего имения двадцать пять верст? – спросил Аркадий.
– Двадцать пять. Да вот спроси у этого мудреца. Он указал на сидевшего на козлах
мужика, Федотова работника.
Но мудрец отвечал, что «хтошь е знает – версты тутотка не меряные», и продолжал
вполголоса бранить коренную за то, что она «головизной лягает», то есть дергает головой.
– Да, да, – заговорил Базаров, – урок вам, юный друг мой, поучительный некий пример.
Черт знает, что за вздор! Каждый человек на ниточке висит, бездна ежеминутно под ним
разверзнуться может, а он еще сам придумывает себе всякие неприятности, портит свою
жизнь.
– Ты на что намекаешь? – спросил Аркадий.
– Я ни на что не намекаю, я прямо говорю, что мы оба с тобою очень глупо себя вели.
Что тут толковать! Но я уже в клинике заметил: кто злится на свою боль – тот непременно ее
победит.
– Я тебя не совсем понимаю, – промолвил Аркадий, – кажется, тебе не на что было
пожаловаться.
– А коли ты не совсем меня понимаешь, так я тебе доложу следующее: по-моему –
лучше камни бить на мостовой, чем позволить женщине завладеть хотя бы кончиком пальца.
Это все… – Базаров чуть было не произнес своего любимого слова «романтизм», да
удержался и сказал: – вздор. Ты мне теперь не поверишь, но я тебе говорю: мы вот с тобой
попали в женское общество, и нам было приятно; но бросить подобное общество – все равно
что в жаркий день холодною водой окатиться. Мужчине некогда заниматься такими
пустяками; мужчина должен быть свиреп, гласит отличная испанская поговорка. Ведь вот
ты, – прибавил он, обращаясь к сидевшему на козлах мужику, ты, – умница, есть у тебя
жена?
Мужик показал приятелям свое плоское и подслеповатое лицо.
– Жена-то? Есть. Как не быть жене?
– Ты ее бьешь?
– Жену-то? Всяко случается. Без причины не бьем.
– И прекрасно. Ну, а она тебя бьет?