Page 61 - Война и мир 1 том

Княжна Марья возвратилась в свою комнату с грустным, испуганным выражением,
которое редко покидало ее и делало ее некрасивое, болезненное лицо еще более некрасивым,
села за свой письменный стол, уставленный миниатюрными портретами и заваленный
тетрадями и книгами. Княжна была столь же беспорядочная, как отец ее порядочен. Она
положила тетрадь геометрии и нетерпеливо распечатала письмо. Письмо было от
ближайшего с детства друга княжны; друг этот была та самая Жюли Карагина, которая была
на именинах у Ростовых:
Жюли писала:
«Chere et excellente amie, quelle chose terrible et effrayante que l'absence! J'ai beau me dire
que la moitie de mon existence et de mon bonheur est en vous, que malgre la distance qui nous
separe, nos coeurs sont unis par des liens indissolubles; le mien se revolte contre la destinee, et je ne
puis, malgre les plaisirs et les distractions qui m'entourent, vaincre une certaine tristesse cachee que
je ressens au fond du coeur depuis notre separation. Pourquoi ne sommes-nous pas reunies, comme
cet ete dans votre grand cabinet sur le canape bleu, le canape a confidences? Pourquoi ne puis-je,
comme il y a trois mois, puiser de nouvelles forces morales dans votre regard si doux, si calme et si
penetrant, regard que j'aimais tant et que je crois voir devant moi, quand je vous ecris».
[ Милый и бесценный друг, какая страшная и ужасная вещь разлука! Сколько ни
твержу себе, что половина моего существования и моего счастия в вас, что, несмотря на
расстояние, которое нас разлучает, сердца наши соединены неразрывными узами, мое сердце
возмущается против судьбы, и, несмотря на удовольствия и рассеяния, которые меня
окружают, я не могу подавить некоторую скрытую грусть, которую испытываю в глубине
сердца со времени нашей разлуки. Отчего мы не вместе, как в прошлое лето, в вашем
большом кабинете, на голубом диване, на диване «признаний»? Отчего я не могу, как три
месяца тому назад, почерпать новые нравственные силы в вашем взгляде, кротком,
спокойном и проницательном, который я так любила и который я вижу перед собой в ту
минуту, как пишу вам?]
Прочтя до этого места, княжна Марья вздохнула и оглянулась в трюмо, которое стояло
направо от нее. Зеркало отразило некрасивое слабое тело и худое лицо. Глаза, всегда
грустные, теперь особенно безнадежно смотрели на себя в зеркало. «Она мне льстит»,
подумала княжна, отвернулась и продолжала читать. Жюли, однако, не льстила своему
другу: действительно, и глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи
теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто,
несмотря на некрасивость всего лица, глаза эти делались привлекательнее красоты. Но
княжна никогда не видала хорошего выражения своих глаз, того выражения, которое они
принимали в те минуты, когда она не думала о себе. Как и у всех людей, лицо ее принимало
натянуто-неестественное, дурное выражение, как скоро она смотрелась в зеркало. Она
продолжала читать: 211
«Tout Moscou ne parle que guerre. L'un de mes deux freres est deja a l'etranger, l'autre est
avec la garde, qui se met en Marieche vers la frontiere. Notre cher еmpereur a quitte Petersbourg et,
a ce qu'on pretend, compte lui-meme exposer sa precieuse existence aux chances de la guerre. Du
veuille que le monstre corsicain, qui detruit le repos de l'Europe, soit terrasse par l'ange que le
Tout-Рuissant, dans Sa misericorde, nous a donnee pour souverain. Sans parler de mes freres, cette
guerre m'a privee d'une relation des plus cheres a mon coeur. Je parle du jeune Nicolas Rostoff, qui
avec son enthousiasme n'a pu supporter l'inaction et a quitte l'universite pour aller s'enroler dans
l'armee. Eh bien, chere Marieie, je vous avouerai, que, malgre son extreme jeunesse, son depart
pour l'armee a ete un grand chagrin pour moi. Le jeune homme, dont je vous parlais cet ete, a tant
de noblesse, de veritable jeunesse qu'on rencontre si rarement dans le siecle оu nous vivons parmi
nos villards de vingt ans. Il a surtout tant de franchise et de coeur. Il est tellement pur et poetique,
que mes relations avec lui, quelque passageres qu'elles fussent, ont ete l'une des plus douees
jouissances de mon pauvre coeur, qui a deja tant souffert. Je vous raconterai un jour nos adieux et
tout ce qui s'est dit en partant. Tout cela est encore trop frais. Ah! chere amie, vous etes heureuse de
ne pas connaitre ces jouissances et ces peines si poignantes. Vous etes heureuse, puisque les