Page 70 - Война и мир 1 том

– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не
глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась
смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об
общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю
поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses
yeux, [ Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,]
– говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг,
как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и
обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте-то нашему плохо приходится. Как мне князь
Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы
собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова
о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор,
удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных
людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели
были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что
Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было
Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких
политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая-то кукольная
комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей
весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца
на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не
попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил
тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два:
Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны
были; а у него на руках сидели хофс-кригс-вурст-шнапс-рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете,
эти хофс-кригс-вурст-раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле
Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против
Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих
побиваша. Немца Палена в Новый-Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал
он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую
службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо
там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них
стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, –
только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а
Бонапарте всё-таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись
жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон
и он говорит.
– Как же, ваше сиятельство, – отвечал архитектор.
Князь опять засмеялся своим холодным смехом.