Page 72 - Война и мир 1 том

опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, –
прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно
подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой,
шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de
femme vous avez, [ Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на
диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее
полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение,
появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не
забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое.
Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [ Кто всё
поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она
привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень
тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых,
нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать,
потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской
женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда
занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [ интересами.] для женщины,
привыкшей к лучшему обществу. M-lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого
нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда
была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [ Отец] ее очень
любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они
оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро,
которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее
сиротой sur le pavе, [ на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру
чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? –
вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей,
видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая-то гордость мысли, – сказала княжна,
больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве
возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме
veneration, [ глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так
довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца
в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может
видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое
несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его
насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с