Page 74 - Война и мир 1 том

счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные
глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в
темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду.
Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую
сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour,
que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [ Если бы ты имел веру, то обратился
бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва
твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей
встретил мило улыбавшуюся m-lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и
наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [ Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему-то
краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось
озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так
презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок,
торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как
будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez-vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche
pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [ Нет, представьте себе, старая
графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над
годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при
посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на
кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь
Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она
ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не
видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями
сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с
молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m-lle Bourienne, княжна
Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с-глазу-на-глаз хотел проститься с
ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем
белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он
оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего.
Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. –
Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…