Page 80 - Война и мир 1 том

как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему
главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него
главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов,
видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно
отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная
улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? –
спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском
офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была
приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в
эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже
передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в
ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять
самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что-то. Князь
Андрей выступил из свиты и по-французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали.
Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он
подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько.
Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на
полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности,
отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным,
твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать
мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время,
когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел
выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно,
давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он
отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау,
где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая
двигавшуюся к месту 3-ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо
полкового командира выражало после счастливо-отбытого смотра неудержимую радость. –
Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы
меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и
раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да
скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…