Page 61 - Война и мир 2 том

остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали,
что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на
прежде-отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о
путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость,
которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с
которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости
о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать
участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем
восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было
высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и
возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть
наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он
был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы
удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году
переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё,
что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно
более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз
подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была
давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за
то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и
стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять
к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая
гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь
хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о
политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С
некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им
новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь
Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут
нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе
Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда-нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это
кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и
несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и