Page 64 - Война и мир 2 том

– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [ но это не так, как вы это понимаете,] –
продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому
мерзавцу-протоколисту, который украл какие-то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы
доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время,
как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра
ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не
для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для
крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько
не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так
же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно,
наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть
возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал
освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в
этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее,
делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и
несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о
том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты,
а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же
спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.

XII

Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей,
поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился
в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает
истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как
только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей
одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся
выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид
бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня
спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная,
не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших,
вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он
понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от
государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное
есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и
неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как