Page 69 - Война и мир 2 том

Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в
горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь,
подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи
бредни, – проговорил он, но всё-таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у
которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги,
привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов-граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал
на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь
Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил!
Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да
разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим
посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей
дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним
самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым
князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал,
чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья,
подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом
смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и
пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m-lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на
него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его
пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда
бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно
хорошее.

XV

Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до
какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он
испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом
мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей,
когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов,
спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, –
Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы
радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом
неизменно-милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши
на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав
себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то
же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте,
которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного
света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой
надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать
туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было