Page 62 - Война и мир 3 том

– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на
план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки,
сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее
отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в
гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения
и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом
князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и
неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно-насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть
княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали
немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием
занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами,
которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же-с, уж он давно ждет.

III

Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах
и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько
торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть
доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени,
когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в
карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по
комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной…
образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона,
которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки заве-
щания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его.
Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои
бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что
не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним
по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая
каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван
этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем.