Page 64 - Война и мир 3 том

губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой
подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое
она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и,
в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе
(княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, зало-
женную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позво-
лял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики
в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две
старухи, мальчик-казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка
тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно
так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в
этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала
ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг
себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые
только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем
году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое-где начинали зажинать, и делал
свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское
приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4-го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слы-
шал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, при-
ближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие-то солдаты косили, оче-
видно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он
скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей
князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний
князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4-го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гачен-
ском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать
лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки
Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную
лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми
губами, с толстой шишкой-носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями
и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав
Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так-то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит,
верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!