Page 66 - Война и мир 3 том

«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и неве-
роятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем
на соединение перед Смоленском, которое совершится 22-го числа, и обе армии совокупными
силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их
удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина.
Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто
защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписа-
ние Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выез-
жали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и,
прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными
лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо
пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать
и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания жен-
щины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась
в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми
детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы-то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего
знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его
покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на
руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор.
Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в гор-
ницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч
спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи
рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что
же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым
напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, –
должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч
Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В
воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена
солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук даль-
него свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой
задрожали стекла.