Page 340 - Рассказы

что нет на свете языка длиннее, сложнее и утомительнее.
Сандерсу нужно было сказать только две фразы: «Кто вы такие? Почему так странно
одеты?»
Он подошел к предводителю тирольцев из семейства ленточных, понурился и
пробормотал что-то.
Тиролец ему ответил. Сандерс покачал головой с безнадежным видом и сказал такую
длинную фразу, что два поезда успели уйти и один подкатил к вокзалу. Тиролец хлопнул
себя по бедрам, прищелкнул пальцами и стал что-то объяснять, перепрыгивая с ноги на ногу.
Объяснения тирольца не могли вырвать Сандерса из бездны уныния, угнетенности и
сомнения. Он собрался с духом и размотал с невидимой катушки такую длинную фразу, что
тиролец начал линять. Он потерял два пера с короны и одно с плеча, и, не заметив убытка,
высказал Сандерсу такое количество слов, что в них должно было заключаться
географическое описание Тироля, характеристика нравов народонаселения и перечисление
главнейших видов флоры и фауны. Утешило ли это Сандерса? Разъяснило ли ему
что-нибудь? Нет! Он потрогал зеленую пуговицу на толстом животе тирольца и вытянул из
себя длинную, как осенняя ночь, фразу.
И только получив обоснованный ответ на это, отошел он от тирольца, переваливаясь,
как объевшаяся утка.
– Ну?! – спросил нетерпеливый Крысаков.
– Обыкновенные тирольцы. Ферейн. Возвращаются после воскресной экскурсии.
– Скрытный народец, – подмигнул Крысаков. – Трудненько было вам вытянуть у этого
оболтуса столь краткие сведения.
– Нет, ничего, – пожал плечами Сандерс. – Я только спросил, кто они такие, а он
ответил…
– Тошнит меня от этих тирольцев, – признался Крысаков. – Чистенькие, куцые,
кругозор ограничен горами и собственным недомыслием, благонравно ухаживают за
тирольками и благонравно женятся. Здесь не бывает сцен ревности, убийств, измен и
сильных душевных движений, как в сторону благородства, так и в сторону подлости. Шесть
дней благонравно трудятся, седьмой день благонравно пляшут в какой-нибудь таверне.
Кстати, как неимоверно сладок и противен их дефрегер! Брр! Самодовольно пляшут и
самодовольно острят. Вы знаете, что такое ихние остроты? Вообще немецкое остроумие! В
Берлине один господин с гордостью говорил, что немецкие дети не чета нашим. Они смелы,
находчивы, сообразительны и в ответах не смущаются, а отвечают метко и остроумно. Мы
сделали даже опыт… Встретили какого-то известного своей находчивостью знакомого
господину школьника и вступили с ним в беседу. «Что ты любишь больше всего на свете?» –
«Свою прекрасную родину». – «Неужели? А я думал, что больше всего тебе должно
нравиться заехать в ухо мальчишке, который обидел бы тебя!» – «О нет. Вступать в драку
стыдно. Лучше сообщить о нехорошем поступке мальчика его родителям, которые скажут
ему, что он их огорчил, и ему станет стыдно». – «Та-ак… И, наверное, по воскресеньям вы
собираетесь в школе и поете духовные псалмы?» – «О, да. Это лучший наш отдых в
свободное время». – «Видите, – сказал мне господин, когда мы отошли. – Преострый
мальчуган. За словом в карман не лезет». – «Может быть, может быть». И тут только я
заметил, что мой господин тоже немецкий дуралей. Кстати о немцах. Меня томит жажда. Не
выпить ли нам пива?
В этих случаях инициатива всегда принадлежала Крысакову. И удивительно, что мы –
поднимавшие бесконечные споры по поводу выбора номера в гостинице или места в вагоне –
в этом случае никогда не возражали и не спорили.
– Вы хотите выпить? Пойдем.
– А вы разве не хотите?
Все мы сразу делались чрезвычайно предупредительны к Крысакову, оставляя в
забвении собственное желание и настроение.
– При чем тут мы? Раз вы хотите – пойдем.