Page 346 - Рассказы

– Cartolina postale!!
– No, no!
– Cartolina postale!!
– He надо, тебе говорят!!
– Русски! Ошень кароши cartolina… Molto bene.
– Русски, а? Купаться! Шеловек! Берешь cartolina postale?
– Убирайся к черту! Алевузан, пока тебе не попало.
– Господин, купаться, а? – заискивающе лепечет этот разбойничьего вида детина,
стараясь прельстить вас бессмысленными русскими словами, Бог весть когда и где
перехваченными у проезжих forestieri russo.
Я сначала недоумевал – чем живут эти люди, от которых все отворачиваются, товар
которых находится в полном презрении и его никто не покупает?
Но скоро нашел; именно тогда, когда этот парень шел за мной несколько улиц,
переходил мостики, дожидался меня у дверей магазинов, ресторана и, в конце концов,
заставил купить эти намозолившие глаза венецианские открытки.
– Ну, черт с тобой, – сердито сказал я. – Грабь меня!
– О, руссо… очень карашо! Крапь.
– Именно – грабь и провались в преисподнюю. Ведь ты, братец, мошенник?
– Купаться, – подтвердил он, подмигивая. Замечательно, что венецианцы знают одно
только это русское слово и употребляют его в самых разнообразных случаях.
У Крысакова, по обыкновению, своя манера обращаться с этими надоедливыми
комарами.
Он мерно шагает, не обращая ни малейшего внимания на приставания грязнорукого,
темнолицего молодца, нагруженного пачками открыток и альбомов. Тот распинается,
немолчно выхваляет свой товар, забегает спереди и сбоку, заглядывает Крысакову в лицо –
Крысаков с каменным, сонным лицом шагает, как автомат. И вдруг, среди этой болтовни и
упрашиваний Крысаков неожиданно оборачивается к преследователю, раскрывает
сомкнутый рот и издает неожиданно такой пронзительный нечеловеческий крик, что
итальянец в смертельном ужасе, как бомба, отлетает шагов на двадцать. У Крысакова опять
спокойное каменное лицо, и он равнодушно продолжает свой путь.
Мифасов, наоборот, враг таких эксцентричностей. Разговор его с этими паразитами –
образец логики и внушительности.
– Cartolina poslale! – в десятый раз ревет продавец.
– Милый мой, – оборачивается к нему Мифасов. – Ведь мы уже тебе сказали, что нам
не надо твоих открыток, зачем же ты пристаешь? Когда нам будет нужно, мы сами купим, а
пока – настойчивость твоя останется без всякого результата.
У каждого свой характер. Сандерс и здесь остается Сандерсом.
– Carrrrrtolina postale!!!
Сандерс останавливается и начинает аккуратно пересматривать все открытки. Он берет
каждую и медленно подносит ее к близоруким глазам. Пять, десять, двадцать минут…
– Нет, брат. Плохие открыточки.
Умирающий от скуки итальянец рад, наконец, когда эта пытка кончается, хватает
забракованные открытки и удирает в какую-нибудь щель, чтобы прийти в себя и собраться с
духом.
Когда мы подъезжали к Германии, Крысаков лаконично сказал:
– Тут пьют пиво.
И мы, покорные обычаям приютившей нас страны, принялись поглощать в
неимоверном количестве этот национальный напиток.
В Венеции, едва мы переоделись после дороги и спустились на еще не остывшую от
дневного зноя пьяцетту, Крысаков потянул носом воздух и сказал:
– Жареным пахнет. Вы спросите, что здесь пьют? Вино. Кьянти.
И началось царство кьянти. Добросовестность наша в этом случае стояла вне сомнений.