Page 55 - Рассказы
P. 55

— Я — не важный собой, да душа во мне есть — господнее имущество! — серчал и
                волновался старик.

                — Не показывай тогда этого имущества никому — придет мужик или босяк и отымет: ты
                знаешь нынешнее время?

                Спиридон Матвеич уже бедствовал с семьей — это видел Филат. Но он был самый умный
                в слободе и без раздражения терпел, раз не было спасения. До войны он держал
                большую лавку и прочно богател, но лавка сгорела вместе с домом. Спиридон Матвеич
                выдержал нужду, продал половину земли — спешно отстроился заново и купил колодезь.
                Говорят, на пожаре у него задохнулась дочка от первой жены и он сам преждевременно
                бросил тушить двор, не видя смысла в имуществе без дочери. С того же года у него
                затмилось сердце — к людям он стал относиться резко и невнимательно, как к личным
                врагам.

                Теперешнюю жену Спиридон Матвеич любил — Филат видел его скрытые заботы о
                ней, — но никогда не мог сдержать безумного нрава и бил ее неожиданно и чем попало,
                мучаясь и сжигая себя. Причина этого лежала не в виновности жены, а в глубоком
                затаенном горе, превратившемся в болезнь. Сам Спиридон Матвеич знал, что жена его
                добрая и красивая, и после избиения ее он иногда приходил в сарай и гладил лошадь,
                капая слезами на землю. Если Филат был близко, Спиридон Матвеич гнал его:
                — Ты — выйди, Филат, там мужики понаехали, а ты деньги упускаешь!

                Филат выходил и видел бедного человека в солдатской одежде, горстью утолявшего
                жажду из лошадиного лотка.
                Скоро лето смерклось окончательно, и небо потухло за глухими тучами.




                В одну пропащую ночь, когда земля, казалось, затонула в темном колодце, на том краю
                степи загудели пушки. Слобода одновременно проснулась, зажгла лампадки, и каждый
                домохозяин сплотил вокруг себя присмиревшую семью.

                Под утро стрельба смолкла, и неизвестная степь покрылась поздними туманами. В этот
                день слобода ела только раз, потому что будущее стало страшным, а дождаться его
                хотелось всем безрассудно, и продовольствие тратилось экономно.
                Вечером через слободу без остановки проехал конный отряд казаков, волоча четыре
                пушки. Некоторые казаки попоили лошадей у Филата на колодце. Спиридон Матвеич им
                продал табаку и узнал, что казаки ехали домой, но Совет города Луневецка их с оружием
                не пропустил и приказал разоружиться. Казаки отказались; тогда Совет выслал отряд, и
                казаки приняли бой. Теперь казаки идут на Дон обходным путем — через суходолы и
                водоразделы, бросив населенные речные долины, где завелись Советы.

                — А из кого эти Советы набраны? — спросил Спиридон Матвеич.
                — Кто их смотрел! — равнодушно ответил казак и сел на коня. — Говорят, там батраки и
                иногородние — всякая такая чужая сволочь!

                — Вроде него, что ль? — указал Спиридон Матвеич на Филата, на котором от ветхости
                разверзалась одежда.

                Казак тронул коня и оглянулся:
                — Да — подобная голь.

                Попозднее долго звонил колокол церкви, собирая ко всенощной всех опечаленных, всех
                износивших жизнь, всех, в ком смыкаются вежды над безнадежным сердцем. От свечей
                и скорбных вздохов через паперть шел дым и восходил вверх вянущим седым потоком.
                Нищие стояли двумя рядами и ссорились от своего множества, считая молитвы до конца
                службы. Грустное пение хора слепых выплывало наружу и смешивалось с тихим
                шелестом умерших деревьев. Иногда слепая солистка пела одна — и покорность
                молитвы превращалась в неутешимое отчаяние, даже нищие переставали браниться и
                умильно молчали.
   50   51   52   53   54   55   56   57   58   59   60