Page 282 - Преступление и наказание

нежная, болезная!» — говорили эти грубые, клейменые каторжные этому маленькому и
худенькому созданию. Она улыбалась и откланивалась, и все они любили, когда она им
улыбалась. Они любили даже ее походку, оборачивались посмотреть ей вслед, как она идет,
и хвалили ее; хвалили ее даже за то, что она такая маленькая, даже уж не знали, за что
похвалить. К ней даже ходили лечиться.
Он пролежал в больнице весь конец поста и Святую. Уже выздоравливая, он
припомнил свои сны, когда еще лежал в жару и бреду. Ему грезилось в болезни, будто весь
мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей
из глубины Азии на Европу. Все должны были погибнуть, кроме некоторых, весьма
немногих, избранных. Появились какие-то новые трихины,217существа микроскопические,
вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди,
принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими. Но никогда,
никогда люди не считали себя так умными и непоколебимыми в истине, как считали
зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов,
своих нравственных убеждений и верований. Целые селения, целые города и народы
заражались и сумасшествовали. Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал,
что в нем в одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь,
плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать
злом, что добром. Не знали, кого обвинять, кого оправдывать. Люди убивали друг друга в
какой-то бессмысленной злобе. Собирались друг на друга целыми армиями, но армии, уже в
походе, вдруг начинали сами терзать себя, ряды расстраивались, воины бросались друг на
друга, кололись и резались, кусали и ели друг друга. В городах целый день били в набат:
созывали всех, но кто и для чего зовет, никто не знал того, а все были в тревоге. Оставили
самые обыкновенные ремесла, потому что всякий предлагал свои мысли, свои поправки, и не
могли согласиться; остановилось земледелие. Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались
вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, — но тотчас же начинали что-нибудь
совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга,
дрались и резались. Начались пожары, начался голод. Все и всё погибало. Язва росла и
подвигалась дальше и дальше. Спастись во всем мире могли только несколько человек, это
были чистые и избранные,218предназначенные начать новый род людей и новую жизнь,
обновить и очистить землю, но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова
и голоса.
Раскольникова мучило то, что этот бессмысленный бред так грустно и так мучительно
отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходит впечатление этих горячешных
грез. Шла уже вторая неделя после Святой; стояли теплые, ясные, весенние дни; в
арестантской палате отворили окна (решетчатые, под которыми ходил часовой). Соня, во всё
время болезни его, могла только два раза его навестить в палате; каждый раз надо было
испрашивать разрешения, а это было трудно. Но она часто приходила на госпитальный двор,
под окна, особенно под вечер, а иногда так только, чтобы постоять на дворе минутку и хоть
издали посмотреть на окна палаты. Однажды, под вечер, уже совсем почти выздоровевший
Раскольников заснул; проснувшись, он нечаянно подошел к окну и вдруг увидел вдали, у
госпитальных ворот, Соню. Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то как бы пронзило в ту
минуту его сердце; он вздрогнул и поскорее отошел от окна. В следующий день Соня не
приходила, на третий день тоже; он заметил, что ждет ее с беспокойством. Наконец его
выписали. Придя в острог, он узнал от арестантов, что Софья Семеновна заболела, лежит
дома и никуда не выходит.
Он был очень беспокоен, посылал о ней справляться. Скоро узнал он, что болезнь ее не
опасна. Узнав в свою очередь, что он об ней так тоскует и заботится, Соня прислала ему
записку, написанную карандашом, и уведомляла его, что ей гораздо легче, что у ней пустая,
легкая простуда и что она скоро, очень скоро, придет повидаться с ним на работу. Когда он
читал эту записку, сердце его сильно и больно билось.
День опять был ясный и теплый. Ранним утром, часов в шесть, он отправился на