Page 301 - Преступление и наказание

действительности и многочисленными участниками (причем через разные, несходные между
собой их «голоса» художником искусно проведена одна и та же главная тема), которыми
впервые он воспользовался в «Преступлении и наказании». А одна из основных философско-
этических идей романа — о невозможности для человека основать свое счастье на несчастье
другого человеческого существа — стала лейтмотивом не только позднейшего
художественного творчества Достоевского, но и его публицистики — вплоть до
критического разбора «Анны Карениной» в «Дневнике писателя» (1877) и анализа „Евгения
Онегина“ в речи о Пушкине (1880).
Уже первая часть «Преступления и наказания», появившаяся в январском и
февральском номерах «Русского вестника» за 1866 г., имела большой успех у читающей
публики. 18 февраля Достоевский, продолжавший в это время работать «как каторжник» над
последующими частями, писал А. Е. Врангелю, что о начальных главах «Преступления и
наказания» он «уже слышал много восторженных отзывов» (XXVIII, кн. 2, 151), а 29 апреля
И. Л. Янышеву, что роман «поднял» его «репутацию как писателя» (там же, 156).
Первым печатным откликом на начальные главы «Преступления и наказания» явился
обзор «Журналистика» в газете А. А. Краевского «Голос».239Анонимный автор писал здесь:
«…роман обещает быть одним из капитальных произведений автора „Мертвого дома“.
Страшное преступление, положенное в основу этой повести, рассказано с такой
потрясающею истиною, с такими тонкими подробностями, что вы невольно переживаете
перипетии этой драмы со всеми ее психическими пружинами, переходите по изгибам сердца
с первого зарождения в нем преступной мысли до ее окончательного развития <…> Самая
субъективность автора, от которой иногда страдали характеры его героев, здесь нисколько не
вредит, потому что сосредоточивается на одном лице и проникается художественною
ясностью типа». Находя, что анализ в романе «полнее, живее дает чувствовать силу драмы»,
рецензент с особым сочувствием выделял сон Раскольникова как «один из лучших в романе»
эпизодов, в котором «нельзя убавить ни одной черты».
В отличие от «Голоса» орган революционных демократов 1860-х годов «Современник»
отнесся к первым главам романа полемически, истолковав их как нападение на передовое
студенчество и вообще на революционную молодежь 60-х годов. Приведя из романа
авторское замечание о том, что в словах студента в разговоре с офицером об убийстве
ничтожной «старушонки» как о возможном средстве спасти «сотни, тысячи, может быть,
существований» Раскольников узнал «самые частые, не раз уже слышанные им, в других
только формах и на другие темы, молодые разговоры и мысли», созвучные его собственным
убеждениям (ч. I, гл. 6), Г. 3. Елисеев писал здесь, что, выдвигая подобные обвинения против
демократического студенчества, Достоевский становится в ряды бывших представителей
«натурализма» 40-х годов, «озлобленных движением последнего времени». Защищая
молодое поколение от подобных «позорных измышлений», критик писал: «Бывали ли когда-
нибудь случаи, чтобы студент убивал кого-нибудь для грабежа? Если бы такой случай и был
когда-нибудь, что может он доказывать относительно настроения вообще студенческих
корпораций? <…> Что сказал бы Белинский об этой новой фантастичности г-на
Достоевского, фантастичности, вследствие которой целая корпорация молодых юношей
обвиняется в повальном покушении на убийство с грабежом?».240
Полемику с Достоевским Елисеев продолжил в третьем номере «Современника».
Иронически сравнивая здесь «Преступление и наказание» с повестью H Д. Ахшарумова
«Натурщица»,241которую критик оценил как «чепуху и галиматью», он писал, что «повесть
эта по смелости замысла нисколько не уступает новому роману Достоевского, а по
художественности даже далеко превосходит его». Елисеев доказывал, что Раскольников —
не тип, а одиночное, исключительное или скорее даже вовсе не существующее явление. «Что
же сказать о художественном такте поэта, который процесс чистого, голого убийства с
грабежом берет темою для своего произведения и самый акт убийства передает в
подробнейшей картине со всеми малейшими обстоятельствами? В художественном
отношении — повторяем — даже в художественном отношении это чистая нелепость, для