Page 302 - Преступление и наказание

которой не может быть найдено никакого оправдания ни в летописях древнего, ни в
летописях нового искусства».
«Рецензент „Голоса“, расхваливающий этот роман, — писал далее Елисеев, —
становится чисто на психологическую точку зрения. Он говорит, что интерес романа
сосредоточен на изображении той борьбы, которая происходит в душе преступника перед
совершением убийства. Это совершенно неправда. Уничтожьте только тот оригинальный
мотив убийства, в силу которого Раскольников видит в убийстве не гнусное преступление, а
поправление и направление природы, некоторым образом подвиг, мало того: сделайте такой
взгляд на убийство только личным, индивидуальным убеждением одного Раскольникова, а
не общим убеждением целой студенческой корпорации, всякий интерес в романе г-на
Достоевского немедленно пропадет. Это ясно показывает, что основу романа г-на
Достоевского составляет предположенное им или принятое за данный факт существующее в
студенческой корпорации покушение на убийство с грабежом, существующее в качестве
принципа. От этого только и частный факт убийства, в сущности обыкновенного, принимает
интерес в глазах читателя и делается сюжетом, годным для романа…».242
Выдвинутое Елисеевым по адресу Достоевского обвинение в том, что своим новым
романом он присоединился к травле революционного студенчества, которая велась в
середине 60-х годов реакцией и правительственными верхами, повторил анонимный
рецензент газеты «Неделя» (в целом далекой от революционного лагеря): «…отдавая полную
справедливость таланту г-на Достоевского, — писал он, — мы не можем пройти молчанием
тех грустных симптомов, которые в последнем его романе обнаруживаются с особенною
силою <…> Г-н Достоевский в настоящую минуту недоволен молодым поколением. Это бы
еще ничего. В поколении этом, действительно, есть недостатки, заслуживающие порицания,
и выводить их наружу вполне похвально, конечно, если дело ведут честно, не бросая камня
из-за угла. Так поступил Тургенев, изобразивший (впрочем, весьма неудачно) недостатки
молодого поколения в своем романе „Отцы и дети“, но г-н Тургенев вел дело начистоту, не
прибегая к грязненьким инсинуациям <…> Не так поступает г-н Ф. Достоевский в своем
новом романе. Он не говорит прямо, что либеральные идеи и естественные науки ведут
молодых людей к убийству, а молодых девиц к проституции, а так, косвенным образом, дает
это почувствовать…».243
Аналогичную позицию в оценке первой части романа заняла близкая «Современнику»
«Искра». В фельетоне И. Р. (И. Россинского) «Двойник Приключения Федора Стрижова»
отмечалось, что роман «Злодейство и возмездие» писали как бы два человека: Федор
Стрижов и его двойник.
Первый создал образ сочувствующего страданиям бедняков студента Раскольникова,
второй — тенденциозно извратил его, превратив в «пугало», в «косматого нигилиста». В
следующем номере «Искра» иронически утверждала, будто бы свое убеждение, что
«любимым предметом беседы в студенческих кружках служит оправдание убийства для
грабежа», Достоевский почерпнул «при посредстве вертящегося стола» (т. е. на
спиритическом сеансе) из бесед с «надворным советником, проглоченным в Пассаже
крокодилом».244
Тем не менее среди первых отзывов о романе были и такие, в которых отмечались его
глубина и правдивость и высоко оценивалось искусство Достоевского — психолога и
романиста.
«Главной видимой целью, — писал уже знакомый нам рецензент „Недели“, — автор
поставил себе психологический анализ преступления, причин, к нему ведущих, и его
последствий. Эту задачу г-н Достоевский выполнил блистательно, с потрясающей душу
правдой. Читатель шаг за шагом следит, как преступная мысль, случайно запавшая в голову
молодого человека, убитого безвыходною нищетою, растет, развивается, преследует этого
несчастного, как кошмар, и, наконец, дает ему в руки топор — орудие убийства. Сюжет
далеко не новый, но кажется совершенно новым благодаря той поразительной правде и
отчетливости, с которыми автор, имевший случай близко наблюдать преступников,