Page 65 - История одного города

— Ну, это, брат, дудки! После этого каждый поросенок будет тебе в глаза лгать, что он
не поросенок, а только поросячьими духами прыскается!
На первый раз разговор не имел других последствий, но мысль о поросячьих духах
глубоко запала в душу предводителя. Впавши в гастрономическую тоску, он слонялся по
городу, словно влюбленный, и, завидев где-нибудь Прыща, самым нелепым образом
облизывался. Однажды, во время какого-то соединенного заседания, имевшего предметом
устройство во время масленицы усиленного гастрономического торжества, предводитель,
доведенный до исступления острым запахом, распространяемым градоначальником, вне себя
вскочил с своего места и крикнул: "Уксусу и горчицы!" И затем, припав к
градоначальнической голове, стал ее нюхать.
Изумление лиц, присутствовавших при этой загадочной сцене, было беспредельно.
Странным показалось и то, что градоначальник, хотя и сквозь зубы, но довольно
неосторожно сказал:
— Угадал, каналья!
И потом, спохватившись, с непринужденностию, очевидно притворною, прибавил:
— Кажется, наш достойнейший предводитель принял мою голову за фаршированную…
ха, ха!
Увы! Это косвенное признание заключало в себе самую горькую правду!
Предводитель упал в обморок и вытерпел горячку, но ничего не забыл и ничему не
научился. Произошло несколько сцен, почти неприличных. Предводитель юлил, кружился и
наконец, очутившись однажды с Прыщом глаз на глаз, решился.
— Кусочек! — стонал он перед градоначальником, зорко следя за выражением глаз
облюбованной им жертвы.
При первом же звуке столь определенно формулированной просьбы градоначальник
дрогнул. Положение его сразу обрисовалось с той бесповоротной ясностью, при которой
всякие соглашения становятся бесполезными. Он робко взглянул на своего обидчика и,
встретив его полный решимости взор, вдруг впал в состояние беспредельной тоски.
Тем не менее он все-таки сделал слабую попытку дать отпор. Завязалась борьба; но
предводитель вошел уже в ярость и не помнил себя. Глаза его сверкали, брюхо сладостно
ныло. Он задыхался, стонал, называл градоначальника «душкой», «милкой» и другими
несвойственными этому чину именами; лизал его, нюхал и т. д. Наконец с неслыханным
остервенением бросился предводитель на свою жертву, отрезал ножом ломоть головы и
немедленно проглотил…
За первым ломтем последовал другой, потом третий, до тех пор, пока не осталось ни
крохи…
Тогда градоначальник вдруг вскочил и стал обтирать лапками те места своего тела,
которые предводитель полил уксусом. Потом он закружился на одном месте и вдруг всем
корпусом грохнулся на пол.
На другой день глуповцы узнали, что у градоначальника их была фаршированная
голова…
Но никто не догадался, что, благодаря именно этому обстоятельству, город был
доведен до такого благосостояния, которому подобного не представляли летописи с самого
его основания.

Поклонение Мамоне и Покаяние

Человеческая жизнь — сновидение, говорят философы-спиритуалисты, и если б они
были вполне логичны, то прибавили бы: и история — тоже сновидение. Разумеется, взятые
абсолютно, оба эти сравнения одинаково нелепы, однако нельзя не сознаться, что в истории
действительно встречаются по местам словно провалы, перед которыми мысль человеческая
останавливается не без недоумения. Поток жизни как бы прекращает свое естественное
течение и образует водоворот, который кружится на одном месте, брызжет и покрывается