Page 436 - Два капитана
P. 436
Что же рассказывать об ужасе, который начался с этой
ночи!
Каждый час ей впрыскивали камфору, и все короче
становились часы, когда она могла дышать без кислород
ной подушки. Температура падала, и уже ни камфора, ни
дигален не действовали на сердце. Она лежала с синими
пальцами, и лицо становилось уже восковым, но все еще
что-то делали с этим бедным, измученным, исколотым
телом.
Не знаю, как долго все это продолжалось,— должно
быть, долго, потому что снова была ночь, когда один из
врачей, какой-то новый, которого я прежде не видала, ос
торожно вышел к нам в коридор из палаты. Мы стояли
в коридоре: Саня, Петя и я. Нас зачем-то прогнали из
палаты. Он остановился в дверях, потом медленно на
правился к нам.
Г лава двенадцатая
ПОСЛЕДНЕЕ ПРОЩАНИЕ
Как много узнаешь о человеке, когда он умирает!
Я слушала речи на гражданской панихиде в Академии
художеств и думала, что едва ли Саше при жизни гово
рили и половину того хорошего, что о ней говорили после
смерти.
Гроб стоял на возвышении, и было очень много цве
тов, так что ее бледное лицо было едва видно между цве
тами. Все обращались к ней почему-то на «ты» и говори
ли, что она была «прекрасным художником», «прекрасным
советским человеком» и что «внезапная смерть бессмыс
ленно оборвала» и так далее. И так далеки были эти речи
от мертвого торжественно-строгого лица!
Я плохо чувствовала себя и с трудом простояла до
конца панихиды. Больше нечего было делать — пс^ле та
кой ежечасной, ежеминутной работы, работы самой души,
которая всеми силами стремилась спасти близкого челове
ка. Теперь я была свободна. В каком-то оцепенении я
стояла у гроба. Саня стоял рядом со мной, но я почему-то
видела его то ясно, то как в тумане. Не отоываясь он смот
рел на сестру, и у него было усталое, злое лицо, как будто
он сердился, что она умерла.
Он все сделал: заказал гроб и машину, распоряжался,
ездил в загс и на кладбище, меня отправил в «Асторию»,
434