Page 18 - Слово №11 2018 г.
P. 18
Слово о поэте “Слово” № 11 2018 г.
В современном и очень пронзитель-
ном фильме Марины Мигуновой «Зерка-
ла» на Елабугу тратится от силы минута.
Промелькнувший в кадре дом Бродель-
щиковых поражает крайне неавантаж-
ным, правду говоря, убогим видом. Был
ли он таким, или режиссер специально
подобрала такую фактуру, чтобы под-
черкнуть степень неприятия Цветаевой
Елабуги, неясно. Не то сейчас. Сказоч-
но-милый домик в три окна по фасаду, с квартиры Цветаевой в Борисоглебском
цветочными горшками оранжево-корич- переулке, 6. В прошлом году осталась
невой расцветкой напоминает пасхаль- пара часов до самолета домой. Зашла в
ное яйцо, крашенное луковой шелухой. московский Дом книги, купила давно
Вокруг ухоженная, улыбчивая Елабуга, чаемый двухтомник Вячеслава Недоши-
идя которой в теплый и ясный осенний вина «Адреса любви», а там все про ге-
день, очень трудно представить – как это ниев Серебряного века – Блока, Гумиле-
было, что они чувствовали, как им было ва, Ахматову, Ходасевича, Кузмина... И
страшно, бесприютно, безнадежно… Цветаеву. А Борисоглебский – за левым
Сегодня окунуться в последний цве- углом Дома книги, минутах в десяти
таевский день просто – только открыть ходьбы, как не зайти. Там свила нетри-
дверь домика. Цветаева свела счеты с виальное гнездышко молодая семья на
жизнью в сенях, о том напоминают две восемь лет – с 1914 по 1922-й: до рево-
черные кованые розы в рамке на стене. люции – годы переполняющего счастья
Дом наполнен памятью. Идешь по поло- и благополучия, после – выживания, го-
вицам, по которым ступала Марина Ива- лода, безнадеги. Свою семейную жизнь
новна. Вглядываешься в ее портрет 1939 Цветаева начинала небедной, покойная
года, седой, бесконечно усталой женщи- мать оставила 150 тысяч рублей. Моло-
ны с серым, бесцветным лицом, никак дая жена Сергея Эфрона и мать двух-
не дашь ее «недопятидесяти» (особен- летней Ариадны, уже известная поэтес-
но сейчас, когда «полтинник» – вполне са Цветаева с удовольствием обживала
себе бодрый, моложавый возраст). «Со- квартиру, которую называла «маленьким
роковые, роковые» для страны и лично замком». Квартира в 300 квадратных ме-
для нее становятся осязаемыми, когда тров, в семь комнат, в двух уровнях, ком-
видишь за стеклом витрин пожелтевшие наты разнокалиберные, многоугольные,
листки предсмертных записок поэта, об- с потолками разной высоты, круглыми
ращенных к трем адресатам: коллегам- окошками, с вычурной мебелью (не Ма-
писателям и поэту Николаю Асееву – «не рининой, просто в стиле эпохи, потому
оставьте Мура», самому Муру – «прости что мебель красного дерева она сожгла
меня, но дальше было бы хуже. Люблю вместо дров лютыми революционными
тебя безумно». Мур потом в дневнике зимами). В комнате Сергея Эфрона над
напишет о матери: «освободилась»… диваном раскинуло крылья чучело орла,
…И до чего же этот маленький до- свет падает из окна-фонаря на письмен-
мик в Елабуге отличается от московской ный стол, в кабинете Марины на стене
15
