Page 17 - Библиотека - центр притяжения

ческая личность Мирошкин, по-чеховски горько вскрикивает "пропала жизнь", мама одно-
классника Пети Баршутина наркоманит, а сахалинские девчонки вешаются на шею ино-
странных спецов из нефтяных компаний.

Но "Сахалинцы" — явление атмосферное, когда, собственно, неважно, кто из героев
куда пошел и даже сказал. Теневым героем является время действия, самое что ни на есть
душистое — конец 1980 — начало 90-х, к которым намертво прилепился эпитет "лихие" (а
после ляпа одной президентской вдовы — "святые"). Когда скучная, предсказуемая стабиль-
ность перешла в перестройку, поделившую всех, по еремеевскому определению,
на "растерянных" и "предприимчивых". Последние поднялись и на текущий момент "курша-
велят" во власти, прочие делятся воспоминаниями при случае, как правило, нелестными
и нецензурными. Маркерами времени текст изобилует — постоянно мрущие от трудов пра-
ведных генсеки, "Рабыня Изаура" в телевизоре, после чего дачи стали называть фазендами,
"СПИД-инфо", коричневая школьная форма, гуманитарная помощь из Европы ветерану вой-
ны, песни Анны Герман, Кашпировский, видеосалоны. И чисто наше, островное, некуплен-
ное: остатки мозаики на фасаде дома "Мир — Труд — Май", ЖЭУ-3, Бен из английского
клуба (наверно, Уоррен, кто помнит) и только-только открылся Сахалинский театральный
колледж…

Отражение Сахалина в зеркале современной российской литературы — дело исчерпае-
мое. Мало какой ныне действующий "прозайка" сегодня в силах внятно и вменяемо осмыс-
лить жизнь и судьбу острова. То есть коллеги по пишущему цеху, может, и похвалят,
а читатели — главный индикатор — пожалеют дорогого времени на чтение. Максимум
на что можно рассчитывать, что какой-нибудь московский фантазер типа Эдуарда Веркина
наврет на голубом глазу пещерных ужасов про Сахалин будущего (книга "Остров Сахалин",
о ней можно прочитать в том же номере журнала "Слово"), после чего читателю только ве-
ревку намылить захочется. А у талантливого человека Дарьи Еремеевой описание сахалин-
ской жизни подается без напряга, без истерики ("ужас, ужас!"), так, что у читающего
из эмоций доминирует только легкое удивление: черт, как же мы это все пережили и не по-
мерли, откуда сил достало, и детей как-то вырастили, и даже внуков дождались (ну, кто не
помер и кто дождался, конечно).

Читаешь — словно заглядываешь в домашний альбом с пожелтевшими карточками,
и каждый сюжетик будит личные ассоциации похлеще. Для чего нужно погружаться
в прошлое, которое и без того с нами? Может быть, чтобы напомнить о притяжении безыс-
кусной провинциальной жизни, где проще остаться человеком, о крепости внутреннего
стержня поколения, к которому автор принадлежит, — более аскетичного и признательного
за малые радости жизни, не то, что нынешнее племя. Наконец, о гене родины на самом до-
нышке колодца памяти. Похоже, девушке можно уехать с Сахалина, но вывезти Сахалин
из девушки — нет. И это не может не радовать.