Page 19 - Гроза
P. 19

хоть и поговорю-то, так все не беда! А как же я мужу-то!.. Да ведь он сам не захотел. Да,
               может, такого и случая-то еще во всю жизнь не выдет. Тогда и плачься на себя: был случай,
               да не умела пользоваться. Да что я говорю-то, что я себя обманываю? Мне хоть умереть, да
               увидеть его. Перед кем я притворяюсь-то!.. Бросить ключ! Нет, ни за что на свете! Он мой
               теперь… Будь что будет, а я Бориса увижу! Ах, кабы ночь поскорее!..


                                                    Действие третье

                                                      Сцена первая

                     Улица. Ворота дома Кабановых, перед воротами скамейка.

                                                      Явление первое

                     Кабанова    и Феклуша    (сидят на скамейке).

                     Феклуша  .  Последние  времена,  матушка  Марфа  Игнатьевна,  последние,  по  всем
               приметам  последние.  Еще  у  вас  в  городе  рай  и  тишина,  а  по  другим  городам  так  просто
               содом, матушка: шум, беготня, езда беспрестанная! Народ-то так и снует, один туда, другой
               сюда.
                     Кабанова . Некуда нам торопиться-то, милая, мы и живем не спеша.
                     Феклуша . Нет, матушка, оттого у вас тишина в городе, что многие люди, вот хоть бы
               вас  взять,  добродетелями,  как  цветами,  украшаются:  оттого  все  и  делается  прохладно  и
               благочинно.  Ведь  эта  беготня-то,  матушка,  что  значит?  Ведь  это  суета!  Вот  хоть  бы  в
               Москве:  бегает  народ  взад  и  вперед,  неизвестно  зачем.  Вот  она  суета-то  и  есть.  Суетный
               народ, матушка Марфа Игнатьевна, вот он и бегает. Ему представляется-то, что он за делом
               бежит; торопится, бедный, людей не узнает; ему мерещится, что его манит некто, а придет на
               место-то,  ан  пусто,  нет  ничего,  мечта  одна.  И  пойдет  в  тоске.  А  другому  мерещится,  что
               будто  он  догоняет  кого-то  знакомого.  Со  стороны-то  свежий  человек  сейчас  видит,  что
               никого нет; а тому-то все кажется от суеты, что он догоняет. Суета-то, ведь она вроде туману
               бывает. Вот у вас в этакой прекрасный вечер редко кто и за ворота-то выйдет посидеть; а в
               Москве-то теперь гульбища да игрища, а по улицам-то индо грохот идет, стон стоит. Да чего,
               матушка  Марфа  Игнатьевна,  огненного  змия  стали  запрягать:  все,  видишь,  для  ради
               скорости.
                     Кабанова . Слышала я, милая.
                     Феклуша  .  А  я,  матушка,  так  своими  глазами  видела;  конечно,  другие  от  суеты  не
               видят ничего, так он им машиной показывается, они машиной и называют, а я видела, как он
               лапами-то  вот  так  (растопыривает  пальцы)      делает.  Ну,  и  стон,  которые  люди  хорошей
               жизни, так слышат.
                     Кабанова . Назвать-то всячески можно, пожалуй, хоть машиной назови; народ-то глуп,
               будет всему верить. А меня хоть ты золотом осыпь, так я не поеду.
                     Феклуша . Что за крайности, матушка! Сохрани господи от такой напасти! А вот еще,
               матушка Марфа Игнатьевна, было мне в Москве видение некоторое. Иду я рано поутру, еще
               чуть брезжится, и вижу, на высоком-превысоком доме, на крыше, стоит кто-то, лицом черен.
               Уж сами понимаете кто. И делает он руками, как будто сыплет что, а ничего не сыпется. Тут
               я догадалась, что это он плевелы сыплет, а народ днем в суете-то своей невидимо и подберет.
               Оттого-то они так и бегают, оттого и женщины-то у них все такие худые, тела-то никак не
               нагуляют, да как будто они что потеряли либо чего ищут: в лице печаль, даже жалко.
                     Кабанова . Все может быть, моя милая! В наши времена чего дивиться!
                     Феклуша  .  Тяжелые  времена,  матушка  Марфа  Игнатьевна,  тяжелые.  Уж  и  время-то
               стало в умаление приходить.
   14   15   16   17   18   19   20   21   22   23   24