Page 196 - Война и мир 1 том

Впереди его шел берейтор Кутузова, ведя лошадей в попонах. За берейтором ехала
повозка, и за повозкой шел старик дворовый, в картузе, полушубке и с кривыми ногами.
– Тит, а Тит! – сказал берейтор.
– Чего? – рассеянно отвечал старик.
– Тит! Ступай молотить.
– Э, дурак, тьфу! – сердито плюнув, сказал старик. Прошло несколько времени
молчаливого движения, и повторилась опять та же шутка.
В пятом часу вечера сражение было проиграно на всех пунктах. Более ста орудий
находилось уже во власти французов.
Пржебышевский с своим корпусом положил оружие. Другие колонны, растеряв около
половины людей, отступали расстроенными, перемешанными толпами.
Остатки войск Ланжерона и Дохтурова, смешавшись, теснились около прудов на
плотинах и берегах у деревни Аугеста.
В 6-м часу только у плотины Аугеста еще слышалась жаркая канонада одних
французов, выстроивших многочисленные батареи на спуске Праценских высот и бивших по
нашим отступающим войскам.
В арьергарде Дохтуров и другие, собирая батальоны, отстреливались от французской
кавалерии, преследовавшей наших. Начинало смеркаться. На узкой плотине Аугеста, на
которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как
внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой
плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных
пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и, запыленные мукой, с белыми
возами уезжали по той же плотине, – на этой узкой плотине теперь между фурами и
пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди,
давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только,
чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно. так же убитыми.
Каждые десять секунд, нагнетая воздух, шлепало ядро или разрывалась граната в
средине этой густой толпы, убивая и обрызгивая кровью тех, которые стояли близко.
Долохов, раненый в руку, пешком с десятком солдат своей роты (он был уже офицер) и его
полковой командир, верхом, представляли из себя остатки всего полка. Влекомые толпой,
они втеснились во вход к плотине и, сжатые со всех сторон, остановились, потому что
впереди упала лошадь под пушкой, и толпа вытаскивала ее. Одно ядро убило кого-то сзади
их, другое ударилось впереди и забрызгало кровью Долохова. Толпа отчаянно надвинулась,
сжалась, тронулась несколько шагов и опять остановилась.
Пройти эти сто шагов, и, наверное, спасен; простоять еще две минуты, и погиб,
наверное, думал каждый. Долохов, стоявший в середине толпы, рванулся к краю плотины,
сбив с ног двух солдат, и сбежал на скользкий лед, покрывший пруд.
– Сворачивай, – закричал он, подпрыгивая по льду, который трещал под ним, –
сворачивай! – кричал он на орудие. – Держит!…
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или
толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется. На него смотрели и жались к берегу,
не решаясь еще ступить на лед. Командир полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и
раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой,
что все нагнулись. Что-то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови.
Никто не взглянул на генерала, не подумал поднять его.
– Пошел на лед! пошел по льду! Пошел! вороти! аль не слышишь! Пошел! – вдруг
после ядра, попавшего в генерала, послышались бесчисленные голоса, сами не зная, что и
зачем кричавшие.
Одно из задних орудий, вступавшее на плотину, своротило на лед. Толпы солдат с
плотины стали сбегать на замерзший пруд. Под одним из передних солдат треснул лед, и
одна нога ушла в воду; он хотел оправиться и провалился по пояс.
Ближайшие солдаты замялись, орудийный ездовой остановил свою лошадь, но сзади