Page 199 - Война и мир 1 том

большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из
начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор
Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом
поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок,
навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император
с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг
очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с
таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы
всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где
искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и
спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу
это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться,
но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или
это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет
верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего-то непонятного, но
важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль;
лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре
и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура
маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное
основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже
наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным,
ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и
только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак
беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора
Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [ Это человек
нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.