Page 40 - Горячий камень

— Отчего побаливает? — И мать подозрительно посмот-
рела вокруг. — То-то я слышу, что йодоформом пахнет.
— А оттого побаливает, что ещё не зажила. То есть уже
зажила, да ещё не совсем.
— Он с палками пришёл, — вмешалась Танюшка, вытя-
гивая из-под кровати костыли. — Как пришёл, так под кро-
вать их спрятал, а сам сидит!
— Ранен? — тихо спросила мать.
— Немножко, — ответил я. — Да ты не думай ничего,
мама, всё прошло...
Мать провела рукой по моей бритой голове, и с минуту
мы просидели молча. Потом она быстро встала, сдёрнула
пальто и бросилась на кухню:
— Бог мой! Да ты, должно быть, голодный!.. Танюшка,
беги скорей в сарай — тащи уголь! Сейчас самовар поставлю.
И куда это я спички сунула?.. Борис, у тебя есть спички?..
Не куришь? Так, ну и хорошо! Да вот они! Ты бы сапоги
снял и лёг. Дай я тебя разую...
Вскоре зашипел самовар. Запахло с кухни чем-то вкус-
ным. Входила и выходила из комнаты раскрасневшаяся у
плиты мать. Ровно тикали стенные часы да колотила метели-
ца в узорчатые морозные окна.
Лёгкая дрёма охватила меня. Было тепло и мягко на ста-
рой кровати, укрытой знакомым стёганым одеялом. И вдруг
показалось мне, что ничего не было — ни фронта, ни широких,
далёких степей, ни отряда, ни боёв. Будто бы всё то же, что
и раньше. Вот она, настенная полка с учебниками. Вот в углу
древняя картина, изображающая вечер, закат, счастливых
жнецов, возвращающихся с поля. Через открытую дверь вид-
неется кипящий самовар на клеёнчатом столе — такой же
неуклюжий, с конфоркой, похожей на старую шляпу, сбив-
шуюся набок.
Я полузакрываю глаза...
В углу возится Танюшка, напевая древнюю баюкающую
песенку — ту самую, которую я слышал от матери ещё в глу-
боком детстве:

38