Page 58 - Брат, которому семь

и животе давно уже стала серой. И хотя наступила зима и недавно выпал
первый снег, все понимали, что зайцу уже не побелеть.

— Он тебе для чего, Цапля? — спросил наконец Витька.

— А зачем ему быть "для чего"? Лежит и пускай лежит, — осторожно сказал

Алька. Он почуял в Витькиных словах какую-то угрозу для зайца.

А Витька ещё раз тряхнул несчастного зверя и предложил:

— Давай мы с ним какую-нибудь сделаем штуку.

Алька исподлобья глядел, как заяц раскачивается на длинном ухе.

— Какую штуку?

— Х-хе… Весёлую.

Алька не хотел делать "весёлую штуку". Пожилой плюшевый заяц был его
другом. Он знал много Алькиных тайн. И неизвестно, сколько слез впитала

пыльная плюшевая шкура, когда в несчастливые минуты Алька рассказывал
зайцу о своих горестях.

Это был хороший друг, молчаливый, добрый. Он не обижался, если Алька
превращал его в циркового гимнаста, в охотничью дичь или даже в

подводное чудовище, когда играли в "морское царство". Не обиделся он и
тогда, когда Алька вытащил у него один глаз, чтобы сделать кнопку для
звонка. Что ж, раз это нужно для важного дела…

Но Алька не знал, согласен ли заяц участвовать в Витькиной "весёлой
штуке". Наверное, нет. Он посмотрел на грустную плюшевую морду с

обвисшими усами. И он понял, что если отдаст зайца безжалостному Витьке
Капустину, это будет предательством.