Page 3 - Куст сирени

садился со своей семьею за ужин. Он был очень изумлен и недоволен поздним появлением
заказчиков и их необычной просьбой. Вероятно, он заподозрил какую-нибудь мистификацию
и на Верочкины настойчивые просьбы отвечал очень сухо:
– Извините. Но я ночью не могу посылать в такую даль рабочих. Если вам угодно будет
завтра утром – то я к вашим услугам.
Тогда оставалось только одно средство: рассказать садовнику подробно всю историю с
злополучным пятном, и Верочка так и сделала. Садовник слушал сначала недоверчиво, почти
враждебно, но когда Вера дошла до того, как у нее возникла мысль посадить куст, он сделался
внимательнее и несколько раз сочувственно улыбался.
– Ну, делать нечего, – согласился садовник, когда Вера кончила рассказывать, – скажите,
какие вам можно будет посадить кусты?
Однако из всех пород, какие были у садовника, ни одна не оказывалась подходящей:
волей-неволей пришлось остановиться на кустах сирени.
Напрасно Алмазов уговаривал жену отправиться домой. Она поехала вместе с мужем за
город, все время, пока сажали кусты, горячо суетилась и мешала рабочим и только тогда
согласилась ехать домой, когда удостоверилась, что дерн около кустов совершенно нельзя
отличить от травы, покрывавшей всю седловинку.
На другой день Вера никак не могла усидеть дома и вышла встретить мужа на улицу.
Она еще издали, по одной только живой и немного подпрыгивающей походке, узнала, что,
история с кустами кончилась благополучно… Действительно, Алмазов был весь в пыли и едва
держался на ногах от усталости, и голода, но лицо его сияло торжеством одержанной победы.
– Хорошо! Прекрасно! – крикнул он еще за десять шагов в ответ на тревожное
выражение женина лица. – Представь себе, приехали мы с ним к этим кустам. Уж глядел он на
них, глядел, даже листочек сорвал и пожевал. «Что это за дерево?» – спрашивает. Я говорю:
«Не знаю, ваше-ство». – «Березка, должно быть?» – говорит. Я отвечаю: «Должно быть,
березка, ваше-ство». Тогда он повернулся ко мне и руку даже протянул. «Извините, говорит,
меня, поручик. Должно быть, я стареть начинаю, коли забыл про эти кустики». Славный он,
профессор, и умница такой. Право, мне жаль, что я его обманул. Один из лучших профессоров
у нас. Знания – просто чудовищные. И какая быстрота и точность в оценке местности –
удивительно!
Но Вере было мало того, что он рассказал. Она заставляла его еще и еще раз передавать
ей в подробностях весь разговор с профессором. Она интересовалась самыми мельчайшими
деталями: какое было выражение лица у профессора, каким тоном он говорил про свою
старость, что чувствовал при этом сам Коля…
И они шли домой так, как будто бы, кроме них, никого на улице не было: держась за руки
и беспрестанно смеясь. Прохожие с недоумением останавливались, чтобы еще раз взглянуть
на эту странную парочку…
Николай Евграфович никогда с таким аппетитом не обедал, как в этот день… После
обеда, когда Вера принесла Алмазову в кабинет стакан чаю, – муж и жена вдруг одновременно
засмеялись и поглядели друг на друга.
– Ты – чему? – спросила Вера.
– А ты чему?
– Нет, ты говори первый, а я потом.
– Да так, глупости. Вспомнилась вся эта история с сиренью. А ты?
– Я тоже глупости, и тоже – про сирень. Я хотела сказать, что сирень теперь будет
навсегда моим любимым цветком…

<1894>