Page 21 - Петербурские повести

Ковалев приехал в Петербург по надобности, а именно искать приличного своему званию
места: если удастся, то вице-губернаторского, а не то – экзекуторского в каком-нибудь
видном департаменте. Маиор Ковалев был не прочь и жениться; но только в таком случае,
когда за невестою случится двести тысяч капиталу. И потому читатель теперь может судить
сам: каково было положение этого маиора, когда он увидел, вместо довольно недурного и
умеренного носа, преглупое, ровное и гладкое место.
Как на беду, ни один извозчик не показывался на улице, и он должен был итти пешком,
закутавшись в свой плащ и закрывши платком лицо, показывая вид, как будто у него шла
кровь. «Но авось-либо мне так представилось: не может быть, чтобы нос пропал сдуру»,
подумал он и зашел в кондитерскую нарочно с тем, чтобы посмотреться в зеркало. К
счастию, в кондитерской никого не было: мальчишки мели комнаты и расставляли стулья;
некоторые с сонными глазами выносили на подносах горячие пирожки; на столах и стульях
валялись залитые кофием вчерашние газеты. «Ну, слава богу, никого нет» – произнес он: –
«теперь можно поглядеть». Он робко подошел к зеркалу и взглянул: «Чорт знает что, какая
дрянь!» произнес он, плюнувши… «Хотя бы уже что-нибудь было вместо носа, а то
ничего!..»
С досадою закусив губы, вышел он из кондитерской и решился, против своего
обыкновения, не глядеть ни на кого и никому не улыбаться. Вдруг он стал как вкопанный у
дверей одного дома; в глазах его произошло явление неизъяснимое: перед подъездом
остановилась карета; дверцы отворились; выпрыгнул, согнувшись, господин в мундире и
побежал вверх по лестнице. Каков же был ужас и вместе изумление Ковалева, когда он
узнал, что это был собственный его нос! При этом необыкновенном зрелище, казалось ему,
всё переворотилось у него в глазах; он чувствовал, что едва мог стоять; но решился во что бы
ни стало ожидать его возвращения в карету, весь дрожа как в лихорадке. Чрез две минуты
нос действительно вышел. Он был в мундире, шитом золотом, с большим стоячим
воротником; на нем были замшевые панталоны; при боку шпага. По шляпе с плюмажем
можно было заключить, что он считался в ранге статского советника. По всему заметно
было, что он ехал куда-нибудь с визитом. Он поглядел на обе стороны, закричал кучеру:
«подавай!», сел и уехал.
Бедный Ковалев чуть не сошел с ума. Он не знал, как и подумать о таком странном
происшествии. Как же можно, в самом деле, чтобы нос, который еще вчера был у него на
лице, не мог ездить и ходить, – был в мундире! Он побежал за каретою, которая, к счастию,
проехала недалеко и остановилась перед Казанским собором.
Он поспешил в собор, пробрался сквозь ряд нищих старух с завязанными лицами и
двумя отверстиями для глаз, над которыми он прежде так смеялся, и вошел в церковь.
Молельщиков внутри церкви было немного; они все стояли только при входе в двери.
Ковалев чувствовал себя в таком расстроенном состоянии, что никак не в силах был
молиться, и искал глазами этого господина по всем углам. Наконец увидел его стоявшего в
стороне. Нос спрятал совершенно лицо свое в большой стоячий воротник и с выражением
величайшей набожности молился.
«Как подойти к нему?» думал Ковалев. «По всему, по мундиру, по шляпе видно, что он
статский советник. Чорт его знает, как это сделать!»
Он начал около него покашливать; но нос ни на минуту не оставлял набожного своего
положения и отвешивал поклоны.
«Милостивый государь… » – сказал Ковалев, внутренно принуждая себя ободриться: –
«милостивый государь… »
«Что вам угодно?» – отвечал нос, оборотившись.
«Мне странно, милостивый государь… мне кажется… вы должны знать свое место. И
вдруг я вас нахожу и где же? – в церкви. Согласитесь… »
«Извините меня, я не могу взять в толк, о чем вы изволите говорить… Объяснитесь.»
«Как мне ему объяснить?» подумал Ковалев и, собравшись с духом, начал: «Конечно
я… впрочем я маиор. Мне ходить без носа, согласитесь, это неприлично. Какой-нибудь