Page 88 - Краеведческий бюллетень

Завернув на улицу, я пошел быстрее, но машинально, не чувствуя сво­
ей свободы. То, что случилось в эти ужасные минуты, продолжалось бес­
конечно долго, как целые века, было похоже на ужасный кошмар, который
всей своей тяжестью давал мне душу и сердце... И я не почувствовал, как
я прошел мимо моей хаты, где, наверное, терзались от горя жена и дети, не
почувствовал, как прошел всю улицу и вышел за село. Я проснулся от
этого кошмарного сна лишь в поле, протер себе лоб, подобно пробудив­
шемуся от глубокого сна, в одну минуту дал себе отчет во всем происшед­
шем и быстрым шагом направился к дому.
Когда я открыл дверь и вошел в комнату, находившиеся там как будто сразу
окаменели. Как будто они не верили, что вернувшийся - это я. Они ни одной
секунды и не предполагали, что я остался жив, и уже оплакивали меня, так как
из тысячи примеров они знали, что решение японского военного суда для всех
и во всяких условиях равносильно смерти. Жена и дети, опомнившись, подо­
шли, бросились на меня, целовали мне лицо и руки... Я обнял их и только
теперь я дал волю своим чувствам: я не выдержал и заплакал.
Когда в Рыковске узнали, что меня с двумя надзирателями взяли на
казнь, мои приятели, политические каторжане, пришли к нам утешить жену
и детей... И теперь они не меньше обрадовалась моему возвращению,
хотя острое подозрение по поводу моего освобождения жгло их сердце. И
когда я овладел собою, они спросили:
- Скажи, Бога ради, ты совершенно свободен?
- Не знаю, - ответил я им, но заметил отчаянье жены, прибавил: если
бы я не был свободен, то и не был здесь с вами
- Говоря правду, я думал, что это или недоразумение, или тебя выпус­
тили на самое короткое время, для какого-нибудь дела, - сказал один из
приятелей. - Но как это случилось, что тебя не казнили, что это за чудо?
- Я и сам не знаю. Я шел или, точнее говоря, меня вели на неминуе­
«крестьянин-бродяга Александр Васильев. 35 лет»; «крестьянин Михаил Громов. 45
лет»; «крестьянин Мирошниченко. 55 лет»; «ссыльнокаторжный Степан Чехменев.
40 лет»; «ссыльнокаторжный Василий Панов. 40 лет»; «поселенец Николай Алексан­
дров или Васильев (так в документе. - Е. С.) 50 лет»; «поселенец Мурашов. 40 лет».
15 июля 1905 г. были убиты: «надзиратель тюрьмы Алексей Агеев. 30 лет»; «тюрем­
ный надзиратель Алексей Гарновский, римско-католического вероисповедания. 29
лет»; «пять неизвестных лиц мужского пола, по виду крестьян. Средних лет»; «врач
Красного Креста Иоанн Нарцисов (фамилия написана неразборчиво. - Е. С.). 32 лет»
(см.: ГАСО. Ф. 23-и. On. 2. Д. 98. Л. 37 об.-40). Кроме того, по данным Метрической
книги Дербинской тюремной церкви жертвами японцев стали еще 14 гражданских
лиц. В июле 1905 г. (точной даты нет) значатся «12 человек, убитых неприятелем»;
а также «капельмейстер Александровской на о. Сахалине Местной команды Сигиз-
мунд Карлович Фишер, католического вероисповедания 54 года» (см.: ГАСО. Ф. 23-и.
On. 2. Д. 96. Л. 46 об.-47). Там же отмечено, что 30 августа 1905 г. была расстреляна
«ссыльнопоселенка Тымовского округа Сечения Дербинского Фекла Лунгина». (ГАСО. Ф.
23-и. On. 2. Д. 96. Л. 48 об. -49).
8 6
мую смерть. Доказательством этому могут служить взятые со мной тю­
ремные надзиратели, которых обезглавили. А я, как видите, несу еще голо­
ву на плечах и сижу между вами. Как случилось это и чем объяснить, я сам
не понимаю.
- Объяснения излишне, ну их... Довольно уже того, что ты свободен... -
сказали приятели и, радуясь, ушли, оставив нас с нашим счастьем.
VI
На следующее утро я остался дома, погруженный в черные думы о
моем буду щем. Ведь я, подвергнув свою жизнь опасности, записался доб­
ровольцем, чтобы потом приобрести свободу, к которой я стремился всем
своим существом, всеми фибрами души в течение бесконечно долгих лет...
А теперь? Генерал Ляпунов вмести с войском взят в плен. Сахалин в руках
японцев, за каждое малейшее неповиновение нам грозит расстрел, положе­
ние всего населения острова неопределенное, шаткое... Что было делать?
Среди тяжких дум вдруг кто-то постучал в дверь моей избы.
- Войдите! - крикнул я, подняв голову.
Дверь отворилась. На пороге стоял тот самый офицер, который вчера был
у генерала Харанкичи в качестве адъютанта. Это был тот самый офицер, кото­
рый третьего дня был у меня с японским полковником и расспрашивал про
японцев, снятых на фотографической карточке вместе со мною. Я вспомнил,
что при уходе он обещал вновь встретиться со мною, вот мы и встретились
снова, но не к добру, вероятно, меня кто-нибудь предал японцам, - думал я.
- Можно? - спросил он разрешения, стоя у порога.
- Пожалуйте, - повторил я мос приглашение.
Офицер вошел, поздоровался и, улыбаясь, обратился ко мне.
- Ну, вы и теперь не знаете, чей это портрет, над которым третьего дня
вы так долго ломали голову?
Удивленный, я сначала посмотрел на портрет, затем на офицера. Мои
глаза раскрылись как будто только теперь.
- Это вы, Агава, это вы? - воскликнул я, обнимая его.
Это был он, один из бывших моих учеников-японцев, один из тех япон­
ских купцов, которые торговали на Сахалине и с которыми я был снят на
фотографии.
- Как это я нс узнал вас с первого взгляда? - сказал я, как только волне­
ние немного улеглось.
- Не знаю, право, - ответил он. Я был также не менее удивлен, видя, что
учитель мой забыл меня.
Завязалась теплая задушевная беседа. Я позабыл про бури, что при­
шлось перенести мне, и стал расспрашивать об остальных моих учениках.
- А где же Куба-Яси? - спросил я.
- Он также офицер и находится при сахалинской армии.
- А Магазито?
- Он также служит офицером, - ответил он, назвав мне какой-то полк.
8 7