Page 883 - И жили люди на краю

880
или рыбачь, а мне с клиентурой надо встретиться.
Ромашов остался на пароходе. Сел, свесив ноги над водою;
лицо гладил тёплый ветерок, в чистой голубизне над морем
застыла тишина. Михаила возбуждали сложные чувства. Он
свободен. Но и одинок. Никогда, даже в лагере, не был так
одинок, как теперь. Ни родных, ни друзей, ни хороших знакомых.
И это, наверное, надолго. С Кравчуком его свела случайность.
Если тот поможет устроиться – считай, здорово повезло. Но и его
надо уговорить, чтобы немедленно сматывался с посудины.
Гуляла она когда-то по морям, а три года назад – по рассказу
Аркадия – жесточайший шторм потянул её к берегу, и команда не
в силах была предотвратить беду. Вынесло пароход на отмель;
снимать не стали – видимо, овчинка выделки не стоила, но всё
самое ценное с судна забрали. Печально чернело оно летом среди
воды, зимой – среди льда и снега, пока не облюбовал его
Кравчук.
Аркадий вернулся с высоким мосластым мужиком и
крашеной бабой с широким, развалистым задом. Михаил
сплюнул и спустился на носу в пролом в палубе – в борту от
самой ватерлинии зияла пробоина. Похоже, образовалась она не
в тот день, когда судно вылетело на грунт, а позднее. Возможно,
борт просадила льдина, а уж затем волны разворотили его. По
всему трюму разлилась вода, раздробленный солнечный свет
осыпал её золотистой пылью. Тут, в чреве парохода, был
прямо-таки таинственный мир, и Ромашов подумал: «Неужели
поселковые пацаны не лазят. Интересно же...»
Смотрел на корюшек, стайкой плавающих в прозрачной
воде от стенки к стенке, на песке – как много нанесло его на
днище – заметил распластавшуюся камбалёшку, а неподалёку от
неё – краба. Память тотчас выплеснула: Смолин говорил, что
когда не хватало на жизнь, продавал крабов, креветок и морских
ежей, внешне целёхоньких, а внутри – пустых. Вербованные, а