Page 129 - Сахалинские каторжанки

магазинах продаются. А сама бабушка жила в русской избе,
но внутри все было, как в юрте – на полу половик и серая,
грязная пустота кругом. Тоскливый домик.
Оленеводы покатали русских гостей на оленях – жал-
ких остатках некогда многочисленного стада. Я впервые в
жизни уселась на оленя. А оленевод, ведущий цокающее
животное за поводок, говорит:
– Как зовут тебя, девка?
– Инна.
– А я сейчас увезу тебя далеко-далеко на север, в свою
юрту и возьму замуж.
И он действительно меня куда-то повез, а вокруг лишь
моховая тундра и кедровый стланик.
«Куда ж еще севернее?» – подумала я, а вслух очень
грустно сказала:
– Мне пятнадцать лет, тебя посадят. У нас во Мгачах
всех таких уже посадили, а еще тех, кто жену свою топором
забил, мать и тещу.
– И много у вас таких? – испугался нивх.
– Много! А как выйдут, так снова за топор или за нож.
– Да что вы за народ такой?
– Не знаю. Но вот вы медведей не боитесь, а мы друг
друга, хотя нам друг друга бояться и следует.
Оленевод с опаской покосился на меня, развернул оленя
и пошел обратно. В походы я больше не ходила. Устала.

Ты плыви, мой плот, плыви
Поход на Виахту. Берег у северного сахалинского посел-
ка Виахту пустынный. Дети-нивхи где-то там – с оленями
копошатся. Или рисуют. А наш класс сгрудился у воды –
купаемся. Одинокий плот зовуще манит к себе. Мальчишки
не устояли:
– Айда кататься по очереди!
Ну и плавают. Черт дернул и меня. Уселась, оттолкну-
лась, плыву. Все дальше и дальше от берега. Доплыла до
вне зоны видимости. И только тут деточку охватила паника.
Весел-то у меня нет. Гребу своей палкой, гребу... Уж до тем-
ных океанских вод догребла. Настроение хорошее: сижу, с

127