Page 180 - Война и мир 1 том

обманщиков», и Ростов, для того чтобы живо представить себе свою любовь и преданность
государю, представлял себе врага или обманщика-немца, которого он с наслаждением не
только убивал, но по щекам бил в глазах государя. Вдруг дальний крик разбудил Ростова. Он
вздрогнул и открыл глаза.
«Где я? Да, в цепи: лозунг и пароль – дышло, Ольмюц. Экая досада, что эскадрон наш
завтра будет в резервах… – подумал он. – Попрошусь в дело. Это, может быть,
единственный случай увидеть государя. Да, теперь недолго до смены. Объеду еще раз и, как
вернусь, пойду к генералу и попрошу его». Он поправился на седле и тронул лошадь, чтобы
еще раз объехать своих гусар. Ему показалось, что было светлей. В левой стороне виднелся
пологий освещенный скат и противоположный, черный бугор, казавшийся крутым, как
стена. На бугре этом было белое пятно, которого никак не мог понять Ростов: поляна ли это
в лесу, освещенная месяцем, или оставшийся снег, или белые дома? Ему показалось даже,
что по этому белому пятну зашевелилось что-то. «Должно быть, снег – это пятно; пятно –
une tache», думал Ростов. «Вот тебе и не таш…»
«Наташа, сестра, черные глаза. На… ташка (Вот удивится, когда я ей скажу, как я
увидал государя!) Наташку… ташку возьми…» – «Поправей-то, ваше благородие, а то тут
кусты», сказал голос гусара, мимо которого, засыпая, проезжал Ростов. Ростов поднял
голову, которая опустилась уже до гривы лошади, и остановился подле гусара. Молодой
детский сон непреодолимо клонил его. «Да, бишь, что я думал? – не забыть. Как с государем
говорить буду? Нет, не то – это завтра. Да, да! На ташку, наступить… тупить нас – кого?
Гусаров. А гусары в усы… По Тверской ехал этот гусар с усами, еще я подумал о нем,
против самого Гурьева дома… Старик Гурьев… Эх, славный малый Денисов! Да, всё это
пустяки. Главное теперь – государь тут. Как он на меня смотрел, и хотелось ему что-то
сказать, да он не смел… Нет, это я не смел. Да это пустяки, а главное – не забывать, что я
нужное-то думал, да. На – ташку, нас – тупить, да, да, да. Это хорошо». – И он опять упал
головой на шею лошади. Вдруг ему показалось, что в него стреляют. «Что? Что? Что!…
Руби! Что?…» заговорил, очнувшись, Ростов. В то мгновение, как он открыл глаза, Ростов
услыхал перед собою там, где был неприятель, протяжные крики тысячи голосов. Лошади
его и гусара, стоявшего подле него, насторожили уши на эти крики. На том месте, с которого
слышались крики, зажегся и потух один огонек, потом другой, и по всей линии французских
войск на горе зажглись огни, и крики всё более и более усиливались. Ростов слышал звуки
французских слов, но не мог их разобрать. Слишком много гудело голосов. Только слышно
было: аааа! и рррр!
– Что это? Ты как думаешь? – обратился Ростов к гусару, стоявшему подле него. – Ведь
это у неприятеля?
Гусар ничего не ответил.
– Что ж, ты разве не слышишь? – довольно долго подождав ответа, опять спросил
Ростов.
– А кто ё знает, ваше благородие, – неохотно отвечал гусар.
– По месту должно быть неприятель? – опять повторил Ростов.
– Може он, а може, и так, – проговорил гусар, – дело ночное. Ну! шали! – крикнул он
на свою лошадь, шевелившуюся под ним.
Лошадь Ростова тоже торопилась, била ногой по мерзлой земле, прислушиваясь к
звукам и приглядываясь к огням. Крики голосов всё усиливались и усиливались и слились в
общий гул, который могла произвести только несколько-тысячная армия. Огни больше и
больше распространялись, вероятно, по линии французского лагеря. Ростову уже не хотелось
спать. Веселые, торжествующие крики в неприятельской армии возбудительно действовали
на него: Vive l'empereur, l'empereur! [ Да здравствует император, император!] уже ясно
слышалось теперь Ростову.
– А недалеко, – должно быть, за ручьем? – сказал он стоявшему подле него гусару.
Гусар только вздохнул, ничего не отвечая, и прокашлялся сердито. По линии гусар
послышался топот ехавшего рысью конного, и из ночного тумана вдруг выросла,