Page 118 - Рассказы
P. 118

– Почему боишься?
                     – Бог ее знает почему. В ней есть что-то нездешнее.
                     – Где она?
                     – Вон,  видишь…  На  диване  комочек.  В  ней  есть  чтото  грешное,  экзотическое  –  это
               стручковый перец, но формы какой-то странной… необычной.
                     – Нездешней? – спросил Потылицын.
                     – Нездешней. Пойдем, я вас познакомлю. Она тобой интересовалась. Спрашивала.
                     Туркин схватил  Потылицына под руку и, лавируя между группами гостей, подтащил
               его к пестрому комочку, свернувшемуся в углу дивана.
                     Комочек  звякнул,  развернулся,  и  рука,  закованная  в  полсотни  колец  и  десяток
               браслетов, поднялась, как змея, из целой тучи шелка и кружев.
                     – Айя! – сказал Туркин. – Я привел тебе моего друга, Потылицына. Ты, Потылицын, не
               удивляйся, что мы с Айей на «ты» – она всех просит называть ее так. Айя стоит за простоту.
                     Даже при самом поверхностном взгляде на Айю этого нельзя было сказать: невероятно
               странную прическу, сооруженную из волос, падавших на глаза, обхватывал золотой обруч,
               белое лицо и красные губы сверкали в этой чудовищной рамке, как кусок сахара, политый
               кровью. Нельзя сказать, чтобы на этой Айе было надето простое человеческое платье: просто
               она была обшита несколькими кусками газа терракотового цвета и окована с ног до головы
               золотыми  цепочками,  привесками  и  браслетами  –  браслеты  на  руках,  браслеты  на  ногах,
               ожерелье  в  виде  браслета  –  на  шее.  А  от  браслета  на  руке  шли  тоненькие  цепочки,
               придерживавшие кольца на пальцах, так что вся рука была скована хрупкими кандалами.
                     При каждом движении Айя вся тихонько позвякивала и шелестела.
                     – Знакомьтесь со мной, – сказала Айя. – Вас зовут, я знаю – Потылицын, а меня Айя.
               Думаю, что через час мы будем на «ты». Так проще.
                     – Айя… – нерешительно сказал Потылицын. – Айя… А дальше как, по отечеству?..
                     – Никак. Просто Айя.
                     Айя взяла руку Потылицына, осмотрела ладонь этой руки и уверенно сказала:
                     – Мы с вами где-то встречались. Вы помните?
                     – Нет… кажется, не помню. Не встречались.
                     – Встречались, – уверенно сказала Айя. – В Египте.
                     – В Египте? Да я там никогда не был.
                     – О…  будто  это  так  важно  –  не  были!  Мы  с  вами  всетаки  встречались, –  капризно
               протянула Айя. – Не теперь, так раньше.
                     – Да я и раньше там не был.
                     – Раньше?  Откуда  вы  знаете,  что  было  раньше…  когда  не  было  смокингов  и
               автомобилей. Вы ведь нездешний.
                     – Да, я сам с юга. Родители мои…
                     – Вы нездешний! У вас нечеловеческое выражение глаз. Может быть, вы когда-нибудь
               были ящерицей.
                     – Может быть, – нерешительно сказал Потылицын. – Мне об этом неизвестно.
                     – Дайте-ка еще раз вашу руку, – сказала Айя. – У вас на душе есть преступление.
                     – Что вы! Да я…
                     – Тссс… Не надо быть таким шумным. Посидим помолчим.
                     Эта просьба относилась, очевидно, только к Потылицыну, потому что Айя позвякала с
               минуту и, усевшись поудобнее, сказала:
                     – Что бы вы сделали, если бы были королем всего мира?
                     «Повесил бы тебя», – подумал Потылицын, а вслух сказал:
                     – Что бы я сделал? Не знаю. Особенного тут ничего не сделаешь.
                     – А если бы я была королевой, – приказала бы уничтожить все часы на земном шаре.
               Часы – это господа, мы – рабы, и мы стонем под их игом. Тик-так, тик-так! Прислушайтесь –
               это свист бича.
                     – Ну уничтожили бы вы часы, а дни остались бы. День сменяется ночью – те же часы.
   113   114   115   116   117   118   119   120   121   122   123