Page 2 - Бег

Пятый и шестой – в Константинополе летом 1921 года.
Седьмой – в Париже осенью 1921 года.
Восьмой – осенью 1921 года в Константинополе.

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

СОН ПЕРВЫЙ

…Мне снился монастырь…

Слышно, как хор монахов в подземелье поет глухо: «Святителю отче Николае, моли
бога о нас…» Тьма, а потом появляется скупо освещенная свечечками, прилепленными у
икон, внутренность монастырской церкви Неверное пламя выдирает из тьмы конторку, в
коей продают свечи, широкую скамейку возле нее, окно, забранное решеткою, шоколадный
лик святого, полинявшие крылья серафимов, золотые венцы. За окном – безотрадный
октябрьский вечер с дождем и снегом. На скамейке, укрытая с головой попоной, лежит
Барабанчикова. Химик Махров, в бараньем тулупе, примостился у окна и все силится в нем
что-то разглядеть. В высоком игуменском кресле сидит Серафима, в черной шубе. Судя по
лицу, Серафиме нездоровится. У ног Серафимы, на скамеечке, рядом с чемоданом, Голубков,
петербургского вида молодой человек в черном пальто и в перчатках.
Голубков (прислушиваясь к пению). Вы слышите, Серафима Владимировна? Я понял, у
них внизу подземелье… В сущности, как странно все это! Вы знаете, временами мне
начинает казаться, что я вижу сон, честное слово!
Вот уж месяц, как мы бежим с вами, Серафима Владимировна, по весям и городам, и
чем дальше, тем непонятнее становится кругом… видите, вот уж и в церковь мы с вами
попали! И знаете ли, когда сегодня случилась вся эта кутерьма, я заскучал по Петербургу,
ей-богу! Вдруг так отчетливо вспомнилась моя зеленая лампа в кабинете… Серафима. Эти
настроения опасны, Сергей Павлович. Берегитесь затосковать во время скитаний. Не лучше
ли было бы вам остаться? Голубков. О нет, нет, это бесповоротно, и пусть будет что будет! И
потом, ведь вы уже знаете, что скрашивает мой тяжелый путь… С тех пор, как мы случайно
встретились в теплушке под тем фонарем, помните… прошло ведь, в сущности, немного
времени, а между тем мне кажется, что я знаю вас уже давно, давно! Мысль о вас облегчает
этот полет в осенней мгле, и я буду горд и счастлив, когда донесу вас в Крым и сдам вашему
мужу. И хотя мне будет скучно без вас, я буду радоваться вашей радостью.
Серафима молча кладет руку на плечо Голубкову.
(Погладив руку.) Позвольте, да у вас жар?
Серафима. Нет, пустяки.
Голубков. То есть как пустяки? Жар, ей-богу, жар!
Серафима. Вздор, Сергей Павлович, пройдет…
Мягкий пушечный удар. Барабанчикова шевельнулась и простонала.
Послушайте, мадам, вам нельзя оставаться без помощи. Кто-нибудь из нас проберется в
поселок, там, наверно, есть акушерка.
Голубков. Я сбегаю.
Барабанчикова молча схватывает его за полу пальто.
Серафима. Почему же вы не хотите, голубушка?
Барабанчикова (капризно). Не надо.
Серафима и Голубков в недоумении.
Махров (тихо, Голубкову). Загадочная, и весьма загадочная особа!
Голубков (шепотом). Вы думаете, что…
Махров. Я ничего не думаю, а так… лихолетье, сударь, мало ли кого не встретишь на
своем пути! Лежит какая-то странная дама в церкви…