Page 7 - Бег

Из-под земли глухо послышалось: «Святителю отче Николае, моли бога о нас…» Тьма
съедает монастырь. Сон первый кончается.

СОН ВТОРОЙ

…Сны мои становятся все тяжелее…

Возникает зал на неизвестной и большой станции где-то в северной части Крыма. На
заднем плане зала необычных размеров окна, за ними чувствуется черная ночь с голубыми
электрическими лунами. Случился зверский, непонятный в начале ноября в Крыму мороз.
Сковал Сиваш, Чонгар, Перекоп и эту станцию. Окна оледенели, и по ледяным зеркалам
время от времени текут змеиные огневые отблески от проходящих поездов. Горят
переносные железные черные печки и керосиновые лампы на столах. В глубине, над
выходом на главный перрон, надпись по старой орфографии: «ОтдЪленiе оперативное».
Стеклянная перегородка, в ней зеленая лампа казенного типа и два зеленых, похожих на
глаза чудовищ, огня кондукторских фонарей. Рядом, на темном облупленном фоне, белый
юноша на коне копьем поражает чешуйчатого дракона. Юноша этот – Георгий Победоносец,
и перед ним горит граненая разноцветная лампада. Зал занят белыми штабными офицерами.
Большинство из них – в башлыках и наушниках.
Бесчисленные полевые телефоны, штабные карты с флажками, пишущие машины в
глубине. На телефонах то и дело вспыхивают разноцветные сигналы, телефоны поют
нежными голосами.
Штаб фронта стоит третьи сутки на этой станции и третьи сутки не спит, но работает,
как машина. И лишь опытный и наблюдательный глаз мог бы увидеть беспокойный налет в
глазах у всех этих людей. И еще одно – страх и надежду можно разобрать в этих глазах,
когда они обращаются туда, где некогда был буфет первого класса.
Там, отделенный от всех высоким буфетным шкафом, за конторкою, съежившись на
высоком табурете, сидит Роман Валерьянович Хлудов. Человек этот лицом бел, как кость,
волосы у него черные, причесаны на вечный неразрушимый офицерский пробор. Хлудов
курнос, как Павел, брит, как актер; кажется моложе всех окружающих, но глаза у него
старые. На нем солдатская шинель, подпоясан он ремнем по ней не то по-бабьи, не то как
помещики подпоясывали шлафрок. Погоны суконные, и на них небрежно нашит черный
генеральский зигзаг. Фуражка защитная, грязная, с тусклой кокардой, на руках варежки. На
Хлудове нет никакого оружия.
Он болен чем-то, этот человек, весь болен, с ног до головы. Он морщится, дергается,
любит менять интонации.
Задает самому себе вопросы и любит сам же на них отвечать. Когда хочет изобразить
улыбку, скалится. Он возбуждает страх. Он болен – Роман Валерьянович. Возле Хлудова,
перед столом, на котором несколько телефонов, сидит и пишет исполнительный и
влюбленный в Хлудова есаул Голован.
Хлудов (диктует Головану), «…запятая. Но Фрунзе обозначенного противника на
маневрах изображать не пожелал. Точка. Это не шахматы и не Царское незабвенное Село.
Точка. Подпись – Хлудов. Точка».
Голован (передает написанное кому-то). Зашифровать, послать главнокомандующему.
Первый штабной (осветившись сигналом с телефона, стонет в телефон). Да, слушаю…
слушаю… Буденный?.. Буденный?..
Второй штабной (стонет в телефон). Таганаш… Таганаш…
Третий штабной (стонет в телефон). Нет, на Карпову балку… Голован (осветившись
сигналом, подает Хлудову трубку). Ваше превосходительство…
Хлудов (в трубку). Да. Да. Да. Нет. Да. (Возвращает трубку Головану.) Мне
коменданта. Голован. Коменданта!
Голоса-эхо побежали: «Коменданта, коменданта!»