Page 38 - Бег

Чарнота. Куда это, смею спросить?
Хлудов. Ночью идет пароход с казаками. Может быть, и я поеду с ними. Только
молчите.
Голубков. Роман, одумайся, тебе это невозможно!
Серафима. Говорила уже, его не удержишь.
Хлудов (Чарноте). Ну, а ты куда?
Чарнота. Я сюда вернулся, в Константинополь.
Хлудов. Серафима говорила, что город этот тебе не нравится.
Чарнота. Я заблуждался. Париж еще хуже. Так, сероватый город… Видел и Афины, и
Марсель, но… пошлые города! Да и тут завязались связи, кое-какие знакомства… Надо же,
чтобы и Константинополь кто-нибудь заселял.
Хлудов. Генерал Чарнота! Поедем со мной! А? Ты – человек смелый…
Чарнота. Постой, постой, постой! Только сейчас сообразил! Куда это? Ах, туда!
Здорово задумано! Это что же, новый какой-нибудь хитроумный план у тебя созрел? Не зря
ты генерального штаба! Или ответ едешь держать? А? Ну, так знай, Роман, что проживешь
ты ровно столько, сколько потребуется тебя с парохода снять и довести до ближайшей
стенки! Да и то под строжайшим караулом, чтобы тебя не разорвали по дороге. Ты, брат,
большую память о себе оставил! Ну, а попутно с тобой и меня, раба божьего, поведут… Ну, а
меня за что? Я зря казаков порубал? Верно. Кто, Ромочка, пошел на Карпову балку? Я! Я,
Рома, обозы грабил? Да! Но фонарей у меня в тылу нет! Нет, Роман, от смерти я не бегал, но
за смертью специально к большевикам не поеду! Дружески говорю, брось! Все кончено.
Империю Российскую ты проиграл, а в тылу у тебя фонари!
Хлудов. Ты – проницательный человек, оказывается.
Чарнота. Но не идейный. Я равнодушен. Я на большевиков не сержусь. Победили и
пусть радуются. Зачем я буду портить настроение своим появлением?
Внезапно ударило на вертушке семь часов, и хор с гармониками запел: «Жили
двенадцать разбойников и Кудеяр-атаман…»
Ба! Слышите? Вот она! Заработала вертушка! Ну, прощай, Роман! Прощайте все!
Развязала ты нас, судьба, кто в петлю, кто в Питер, а я как Вечный Жид отныне! Летучий
Голландец я! Прощайте! (Распахивает дверь на балкон.)
Слышно, как хор поет: «Много разбойники пролили крови честных христиан…»
Вот она, заработала вертушка! Здравствуй вновь, тараканий царь Артур!
Ахнешь ты сейчас, когда явится перед тобой во всей славе своей рядовой – генерал
Чарнота! (Исчезает.)
Голубков. Ну, прощай, Роман Валерьянович.
Серафима. Прощайте. Я буду о вас думать, буду вас вспоминать.
Хлудов. Нет, ни в коем случае не делайте этого.
Голубков. Ах да, Роман, медальон… (Подает Хлудову медальон.)
Хлудов (Серафиме). Возьмите его на память. Возьмите, говорю. Серафима (берет
медальон, обнимает Хлудова). Прощайте.
Уходит вместе с Голубковым.
Хлудов (один). Избавился. Один. И очень хорошо. (Оборачивается, говорит кому-то.)
Сейчас, сейчас… (Пишет на бумаге несколько слов, кладет ее на стол, указывает на бумагу
пальцем.) Так? (Радостно.) Ушел! Бледнеет. Исчез! (Подходит к двери на балкон, смотрит
вдаль.)
Хор поет: «Господу богу помолимся, древнюю быль возвестим…»
Поганое царство! Паскудное царство! Тараканьи бега!..
Вынимает револьвер из кармана и несколько раз стреляет по тому направлению, откуда
доносится хор. Гармоники, рявкнув, умолкают. Хор прекратился. Послышались дальние
крики. Хлудов последнюю пулю пускает себе в голову и падает ничком у стола. Темно.

Конец Москва, 1937