Page 198 - Прощай оружие

– Нет, – сказал я. – Он едва не убил свою мать.
– Он не виноват в этом, бедный малыш. Разве вы не хотели мальчика?

– Нет, – сказал я. Доктор все возился над ним. Он поднял его за ноги и шлепал. Я не стал
смотреть на это. Я вышел в коридор. Я теперь мог войти и посмотреть. Я вошел через
дверь, которая вела на галерею, и спустился на несколько ступеней. Сестры, сидевшие у
барьера, сделали мне знак спуститься к ним. Я покачал головой. Мне достаточно было
видно с моего места.

Я думал, что Кэтрин умерла. Она казалась мертвой. Ее лицо, та часть его, которую я мог
видеть, было серое. Там, внизу, под лампой, доктор зашивал широкую, длинную, с
толстыми краями, раздвинутую пинцетами рану. Другой доктор в маске давал наркоз.
Две сестры в масках подавали инструменты. Это было похоже на картину,
изображающую инквизицию. Я знал, что я мог быть там и видеть все, но я был рад, что
не видел. Вероятно, я бы не смог смотреть, как делали разрез, но теперь я смотрел, как
края раны смыкались в широкий торчащий рубец под быстрыми, искусными на вид
стежками, похожими на работу сапожника, и я был рад. Когда края раны сомкнулись до
конца, я вышел в коридор и снова стал ходить взад и вперед. Немного погодя вышел
доктор.

– Ну, как она?
– Ничего. Вы смотрели?

У него был усталый вид.
– Я видел, как вы зашивали. Мне показалось, что разрез очень длинный.

– Вы думаете?
– Да. Шрам потом сгладится?

– Ну конечно.
Немного погодя выкатили носилки и очень быстро повезли их коридором к лифту. Я
пошел рядом. Кэтрин стонала. Внизу, в палате, ее уложили в постель. Я сел на стул в
ногах постели. Сестра уже была в палате. Я поднялся и стал у постели. В палате было
темно. Кэтрин протянула руку.

– Ты здесь, милый? – сказала она. Голос у нее был очень слабый и усталый.

– Здесь, родная.
– Какой ребенок?

– Ш-ш, не разговаривайте, – сказала сестра.
– Мальчик. Он длинный, и толстый, и темный.

– У него все в порядке?
– Да, – сказал я. – Прекрасный мальчик.

Я видел, что сестра как-то странно посмотрела на меня.
– Я страшно устала, – сказала Кэтрин. – И у меня все так болит. А как ты, милый?

– Очень хорошо. Не разговаривай.
– Ты такой хороший. О милый, как у меня все болит! А на кого он похож?

– Он похож на ободранного кролика со сморщенным стариковским лицом.
– Вы лучше уйдите, – сказала сестра. – Madame Генри нельзя разговаривать.

– Я побуду в коридоре, – сказал я.