Page 37 - Скотный двор
P. 37
— Дураки! Дураки! — заорал Бенджамин, расталкивая их и в отчаянии роя землю
своими копытцами. — Идиоты! Разве вы не видите, что написано на фургоне?
Животные прислушались, а затем наступило молчание. Мюриель начала складывать
буквы в слова. Но Бенджамин оттолкнул ее и среди мертвого молчания прочел:
«Альфред Симмонс. Скотобойня и мыловарня. Торговля шкурами, костями и мясом.
Корм для собак». Не понимаете, что это значит? Они продали Боксера на живодерню!
Крик ужаса вырвался у всех животных. В эту минуту мужчина на облучке хлестнул
лошадей, и фургон медленно двинулся по двору. Рыдая, животные сопровождали его.
Кловер приложила все силы и настигла его. «Боксер! — закричала она. — Боксер!
Боксер! Боксер!» И в эту минуту, словно слыша что-то в окружающем шуме, из заднего
окошечка фургона показалась физиономия Боксера с белой полосой поперек морды.
— Боксер! — закричала Кловер страшным голосом. — Боксер! Прыгай! Скорее! Они
везут тебя на смерть!
Все животные подняли крик: «Прыгай, Боксер, прыгай!» Но фургон уже набрал скорость
и оторвался от них. Осталось неясным, понял ли Боксер, что ему хотела сказать Кловер.
Но он исчез из заднего окошечка, и внутри фургона раздался грохот копыт. Боксер
пытался вырваться на свободу. Были мгновения, когда казалось — еще несколько ударов,
и под копытами Боксера фургон разлетится в щепки. Но увы! — силы уже покинули его,
и звук копыт с каждым мгновением становился все слабее, пока окончательно не смолк.
В отчаянии животные попытались обратиться к двум лошадям, тащившим фургон.
«Товарищи! Товарищи! — кричали они. — Вы же везете на смерть своего брата!» Но
тупые создания, слишком равнодушные, чтобы понять происходящее, лишь прижали
уши и ускорили шаг. Боксер больше не появлялся в окошечке. Слишком поздно
спохватились животные, что можно было помчаться вперед и запереть ворота. Фургон
уже миновал их и быстро исчез за поворотом дороги. Никто больше не видел Боксера.
Через три дня было объявлено, что он умер в госпитале Уиллингдона, несмотря на все
усилия, которые прилагались для спасения его жизни. Визгун явился рассказать всем об
этом. Он был, по его словам, рядом с Боксером в его последние часы.
— Это было самое волнующее зрелище, которое я когда-либо видел, — сказал Визгун,
вздымая хвостик и вытирая слезы. — Я был у его ложа до последней минуты. И в конце,
когда у него уже не было сил говорить, он прошептал мне на ухо, что единственное, о
чем он печалится, уходя от нас, — это неоконченная мельница. «Вперед, товарищи! —
прошептал он. — Вперед во имя восстания. Да здравствует скотский хутор! Да
здравствует товарищ Наполеон! Наполеон всегда прав». Таковы были его последние
слова, товарищи.
После этого сообщения настроение Визгуна резко изменилось. Он замолчал и
подозрительно огляделся, прежде чем снова начать речь.
До него дошли, сказал он, те глупые и злобные слухи, которые распространялись во
время отъезда Боксера. Кое-кто обратил внимание, что на фургоне, отвозившем Боксера,
было написано «Скотобойня» и с неоправданной поспешностью сделал вывод, что
Боксера отправляют к живодеру. Просто невероятно, сказал Визгун, что среди нас могут
быть такие легковерные паникеры. Неужели, — вскричал он, вертя хвостиком и суетясь
из стороны в сторону, — неужели они разбираются в делах лучше их обожаемого вождя,
товарища Наполеона? А на самом деле объяснение значительно проще. В свое время
фургон действительно принадлежал скотобойне, а потом его купила ветеринарная
больница, которая еще не успела закрасить старую надпись. Вот откуда и возникло
недоразумение.
Слушая это, животные испытали огромное облегчение. А когда Визгун приступил к
подробному описанию того, как на своем ложе отходил Боксер, об огромной заботе,
которой он был окружен, о дорогих лекарствах, за которые Наполеон, не задумываясь,
выкладывал деньги, у них исчезли последние сомнения, и печаль из-за того, что они
расстались со своим товарищем, уступила место мыслям, что он умер счастливым.
Наполеон сам лично явился на встречу в следующее воскресенье и произнес краткую
речь в честь Боксера. К сожалению, сказал он, невозможно захоронить на ферме
останки нашего товарища, но он уже приказал сплести большой лавровый венок и