Page 37 - Скотный двор
P. 37

— Дураки! Дураки! — заорал Бенджамин, расталкивая их и в отчаянии роя землю
                своими копытцами. — Идиоты! Разве вы не видите, что написано на фургоне?

                Животные прислушались, а затем наступило молчание. Мюриель начала складывать
                буквы в слова. Но Бенджамин оттолкнул ее и среди мертвого молчания прочел:
                «Альфред Симмонс. Скотобойня и мыловарня. Торговля шкурами, костями и мясом.
                Корм для собак». Не понимаете, что это значит? Они продали Боксера на живодерню!
                Крик ужаса вырвался у всех животных. В эту минуту мужчина на облучке хлестнул
                лошадей, и фургон медленно двинулся по двору. Рыдая, животные сопровождали его.
                Кловер приложила все силы и настигла его. «Боксер! — закричала она. — Боксер!
                Боксер! Боксер!» И в эту минуту, словно слыша что-то в окружающем шуме, из заднего
                окошечка фургона показалась физиономия Боксера с белой полосой поперек морды.
                — Боксер! — закричала Кловер страшным голосом. — Боксер! Прыгай! Скорее! Они
                везут тебя на смерть!
                Все животные подняли крик: «Прыгай, Боксер, прыгай!» Но фургон уже набрал скорость
                и оторвался от них. Осталось неясным, понял ли Боксер, что ему хотела сказать Кловер.
                Но он исчез из заднего окошечка, и внутри фургона раздался грохот копыт. Боксер
                пытался вырваться на свободу. Были мгновения, когда казалось — еще несколько ударов,
                и под копытами Боксера фургон разлетится в щепки. Но увы! — силы уже покинули его,
                и звук копыт с каждым мгновением становился все слабее, пока окончательно не смолк.
                В отчаянии животные попытались обратиться к двум лошадям, тащившим фургон.
                «Товарищи! Товарищи! — кричали они. — Вы же везете на смерть своего брата!» Но
                тупые создания, слишком равнодушные, чтобы понять происходящее, лишь прижали
                уши и ускорили шаг. Боксер больше не появлялся в окошечке. Слишком поздно
                спохватились животные, что можно было помчаться вперед и запереть ворота. Фургон
                уже миновал их и быстро исчез за поворотом дороги. Никто больше не видел Боксера.

                Через три дня было объявлено, что он умер в госпитале Уиллингдона, несмотря на все
                усилия, которые прилагались для спасения его жизни. Визгун явился рассказать всем об
                этом. Он был, по его словам, рядом с Боксером в его последние часы.
                — Это было самое волнующее зрелище, которое я когда-либо видел, — сказал Визгун,
                вздымая хвостик и вытирая слезы. — Я был у его ложа до последней минуты. И в конце,
                когда у него уже не было сил говорить, он прошептал мне на ухо, что единственное, о
                чем он печалится, уходя от нас, — это неоконченная мельница. «Вперед, товарищи! —
                прошептал он. — Вперед во имя восстания. Да здравствует скотский хутор! Да
                здравствует товарищ Наполеон! Наполеон всегда прав». Таковы были его последние
                слова, товарищи.

                После этого сообщения настроение Визгуна резко изменилось. Он замолчал и
                подозрительно огляделся, прежде чем снова начать речь.

                До него дошли, сказал он, те глупые и злобные слухи, которые распространялись во
                время отъезда Боксера. Кое-кто обратил внимание, что на фургоне, отвозившем Боксера,
                было написано «Скотобойня» и с неоправданной поспешностью сделал вывод, что
                Боксера отправляют к живодеру. Просто невероятно, сказал Визгун, что среди нас могут
                быть такие легковерные паникеры. Неужели, — вскричал он, вертя хвостиком и суетясь
                из стороны в сторону, — неужели они разбираются в делах лучше их обожаемого вождя,
                товарища Наполеона? А на самом деле объяснение значительно проще. В свое время
                фургон действительно принадлежал скотобойне, а потом его купила ветеринарная
                больница, которая еще не успела закрасить старую надпись. Вот откуда и возникло
                недоразумение.

                Слушая это, животные испытали огромное облегчение. А когда Визгун приступил к
                подробному описанию того, как на своем ложе отходил Боксер, об огромной заботе,
                которой он был окружен, о дорогих лекарствах, за которые Наполеон, не задумываясь,
                выкладывал деньги, у них исчезли последние сомнения, и печаль из-за того, что они
                расстались со своим товарищем, уступила место мыслям, что он умер счастливым.

                Наполеон сам лично явился на встречу в следующее воскресенье и произнес краткую
                речь в честь Боксера. К сожалению, сказал он, невозможно захоронить на ферме
                останки нашего товарища, но он уже приказал сплести большой лавровый венок и
   32   33   34   35   36   37   38   39   40   41   42