Page 129 - Рассказы

ногой. И привалился спиной к стене. И стал снисходительно смотреть, как крутится колесо.
Колесо покрутилось – покрутилось и стало. Моня потом его раскручивал уже руками…
Подолгу – с изумлением, враждебно – смотрел на сверкающий спицами светлый круг колеса.
Оно останавливалось. Моня сообразил, что не хватает противовеса. Надо же уравновесить
желоб и груз! Уравновесил. Опять что есть силы раскручивал колесо, опять сидел над ним и
ждал. Колесо останавливалось. Моня хотел изломать его, но раздумал… Посидел еще
немного, встал и с пустой душой медленно пошел куда-нибудь.
Пришел на речку, сел к воде, выбирал на ощупь возле себя камешки и стрелял ими с
ладони в темную воду. От реки не исходил покой, она чуть шумела, плескалась в камнях,
вздыхала в темноте у того берега… Всю ночь чего-то беспокоилась, бормотала сама с собой
– и текла, текла. На середине, на быстрине, поблескивала ее текучая спина, а здесь, у берега,
она все шевелила какие-то камешки, шарилась в кустах, иногда сердито шипела, а иногда
вроде смеялась тихо – шепотом.
Моня не страдал. Ему даже понравилось, что вот один он здесь, все над ним
надсмеялись и дальше будут смеяться: хоть и бывают редкие глупости, но вечный двигатель
никто в селе еще не изобретал. Этого хватит месяца на два – говорить. Пусть. Надо и
посмеяться людям. Они много работают, развлечений тут особых нет – пусть посмеются,
ничего. Он в эту ночь даже любил их за что-то, Моня, людей. Он думал о них спокойно, с
сожалением, даже подумал, что зря он так много спорит с ними. Что спорить? Надо жить,
нести свой крест молча… И себя тоже стало немного жаль.
Дождался Моня, что и заря занялась. Он вовсе отрешился от своей неудачи. Умылся в
реке, поднялся на взвоз и пошел береговой улицей. Просто так опять, без цели. Спать не
хотелось. Надо жениться на какой-нибудь, думал Моня, нарожать детей – трех примерно и
смотреть, как они развиваются. И обрести покой, ходить вот так вот – медленно, тяжело и
смотреть на все спокойно, снисходительно, чуть насмешливо. Моня очень любил спокойных
мужиков.
Уже совсем развиднело. Моня не заметил, как пришел к дому инженера. Не нарочно,
конечно, пришел, а шел мимо и увидел в ограде инженера. Тот опять возился со своим
мотоциклом.
– Доброе утро! – сказал Моня, остановившись у изгороди. И смотрел на инженера
мирно и весело.
– Здорово! – откликнулся инженер.
– А ведь крутится! – сказал Моня.– Колесо-то.
Инженер отлип от своего мотоцикла… Некоторое время смотрел на Моню – не то что
не верил, скорее так: не верил и не понимал.
– Двигатель, что ли?
– Двигатель. Колесо-то… Крутится. Всю ночь крутилось… И сейчас крутится. Мне
надоело смотреть, я пошел малость пройтись.
Инженер теперь ничего не понимал. Вид у Мони усталый и честный. И нисколько не
пристыженный, а даже какой-то просветленный.
– Правда, что ли?
– Пойдем – поглядишь сам.
Инженер пошел из ограды к Моне.
– Ну, это… фокус какой-нибудь,– все же не верил он.– Подстроил там чего-нибудь?
– Какой фокус! В сарае… на полу: крутится и крутится.
– От чего колесо-то?
– От велика.
Инженер приостановился:
– Ну, правильно: там хороший подшипник – оно и крутится.
– Да,– сказал Моня,– но не всю же ночь!
Они опять двинулись.
Инженер больше не спрашивал. Моня тоже молчал. Благостное настроение все не