Page 148 - Избранное

Вдруг родственники не без ужаса слышат, что вместо "со святыми упокой" батюшка
затянул что-то несообразное.
И вдруг все замечают, что он поет песню:

Шумел камыш, деревья гнулись,
А ночка темная была.
Одна возлюбленная пара
Всю ночь сидела до утра

Родственники остолбенели, когда услышали эти слова.
Один из родственников, бывший камердинер, подходит к священнику и так ему
говорит:
— Ну, знаете, это слишком — арии петь. Мы вас пригласили, чтобы вы нам спели
что-нибудь подходящее к захоронению усопшей, а вы пустились на такое паскудство. Ну-ка,
без всяких отговорок, дыхните на меня.
Дыхнув на камердинера, поп говорит:
— Когда я выпивши, я почему-то завсегда сворачиваю на эту песню. Усопшей это
безразлично, а что касается родственников, то мне решительно на них наплевать.
Бывший камердинер говорит:
— Конечно, в другое время мы бы вас выслушали с интересом, поскольку песня
действительно хорошая, и я даже согласен записать ее слова, но в настоящий момент с вашей
стороны просто недопустимое нахальство — это петь.
Тут среди родственников начались крики. Раздались возгласы:
— Позовите милиционера!
Во дворе собралась публика. Дворник, подойдя к воротам, дал тревожный свисток.
Вот приходит милиционер. Родственники говорят ему:
— Вот поглядите, какого попа мы пригласили. Что вы нам на это скажете?
Милиционер говорит:
— Все-таки этот служитель культа еще владеет собой. Вот если б он у вас падал, то я
был отвел его в отделение милиции. Но он у вас еще держится и только не то поет. А что он
там у вас поет — милиции это не касается. Пущай он хоть на голове ходит и "чижика" поет
— милиции это совершенно безразлично.
Родственники говорят:
— Что же нам в таком случае делать?
Батюшка говорит:
— Что вы, ей-богу, скандал устраиваете. Может быть, осталось пройти сорок шагов, и
как-нибудь с божьей помощью я дойду.
Бывший камердинер говорит:
— Идите. Но если вы опять начнете не то петь, то я вам непременно чем-нибудь глотку
заткну.
Вот процессия двинулась дальше. И батюшка владел собой хорошо. Но когда гроб
устанавливали на колесницу, батюшка снова тихо запел:
Ах, не одна трава помята,
Помята девичья краса.
Тут камердинер, совсем озверев, хотел кинуться на богослужителя, но родственники
удержали, а то получилось бы вовсе безобразно и вовсе исказило бы церковную идею
захоронения усопших.
В общем, батюшка, рассердившись на всех, ушел. И колесница благополучно
тронулась в путь.
Эту историю мы рассказали вам без единого слова выдумки. В чем и подписуемся.
1938