Page 342 - Избранное

— Но поймите, это буржуазное мещанство! Ты, говорит, — мне особенно нравилась
своей самостоятельностью. Я, говорит, прямо потрясен печальным фактом!
Но сколько он ни говорил, она настояла на своем — и теперь не служит. А он
чертовски мучается и все мечтает с ней разойтись, но это ему не удается, поскольку они
переехали в общую комнату, за которую отдали две свои, что было, конечно, легче сделать,
чем наоборот.
А в довершение всего она родила ему младенца и тем самым его еще больше
прикрепила. И он ее уже не бросит, поскольку ему будет жалко зря платить ей алименты.
В общем, он ошибся в своих расчетах и теперь адски страдает.
А случай этот, конечно, частного характера, — он небольшой и мелкий. И мы, не
занимаясь обобщением и не обличая наших уважаемых граждан в излишнем корыстолюбии,
переходим к более солидным делам из любовной практики.
Вот, извольте, интересный рассказ, из которого вы увидите, на что любовь и ревность
могут толкнуть не старую еще женщину.

РАССКАЗ О ПИСЬМЕ И О НЕГРАМОТНОЙ ЖЕНЩИНЕ

Жили себе в Ленинграде муж и жена.
Муж был ответственный советский работник. Он был нестарый человек, крепкий,
развитой и вообще, знаете ли, энергичный, преданный делу социализма и так далее.
И хотя он был человек простой, из деревни, и никакого такого в свое время высшего
образования не получил, но за годы пребывания в городе он поднаторел во всем и много чего
знал и мог в любой аудитории речи произносить. И даже вполне мог вступать в споры
сучеными разных специальностей — от физиологов до электриков включительно.
А жена его, Пелагея, между тем была женщина неграмотная. И хотя она приехала из
деревни вместе с ним, но ничему такому не научилась, осталась неграмотной и даже свою
фамилию она не могла подписывать.
А муж Пелагеи, видя такую ситуацию, ужасно огорчался, страдал и не понимал, как
ему выйти из беды. Тем более он сам был чересчур занят и не имел свободного времени на
переподготовку своей супруги.
И он ей говорил:
— Ты бы, Пелагеюшка, как-нибудь научилась читать или хотя бы фамилию
подписывать. Наша страна, говорит, постепенно выходит из вековой темноты и
некультурности. Мы кругом ликвидируем серость и неграмотность. А тут вдруг супруга
директора хлебозавода не может ни читать, ни писать, ни понимать, чего написано! И я от
этого терплю невозможные страдания.
А Пелагея на это, конечно, так говорит. Она рукой махнет и так отвечает:
— Ах, отвечает, Иван Николаевич, об чем вы хлопочете! Мне этим не к чему
заниматься. В свое время я за это не взялась, а теперь мои годы постепенно проходят, и моя
молодость исчезает, и мои руки специально не гнутся, чтобы, например, карандаш держать.
На что мне учиться и буквы выводить? Пущай лучше молодые пионеры занимаются, а я и
так до старости лет доживу.
А муж Пелагеи, конечно, вздыхает с огорчением и говорит:
— Эх, эх, Пелагея Максимовна!..
Но однажды все-таки Иван Николаевич принес домой учебник.
— Вот, — говорит, — Поля, новейший букварь-самоучитель, составленный по
последним данным науки. Я, говорит, сам тебе буду показывать. И просьба — мне не
противоречить.
А Пелагея усмехнулась тихо, взяла букварь в руки, повертела его и в комод спрятала:
пущай, дескать, лежит, может, потомкам пригодится.
Но вот однажды днем присела Пелагея за работу.
Пиджак Ивану Николаевичу надо было починить, рукав протерся.