Page 345 - Избранное
P. 345
общественной нагрузки не нес. Статей не писал. И вообще, надо откровенно сказать, он
избегал общественной жизни.
Он не попал в ногу современности. Ему было, конечно, лет сорок, и он весь был в
своем прошлом. Ему, одним словом, нравилась прошлая буржуазная жизнь с ее разными
подушечками, консоме и так далее.
А в настоящей текущей жизни он ничего, кроме грубого, не видел и свою личность от
всего отворачивал.
И поскольку она — супруга и не выдаст его, он рассказывал ей свои разные
реакционные мысли и взгляды.
— Я, — говорит, — человек глубоко интеллигентный, мне, говорит, доступно
понимание многих мистических и отвлеченных картин моего детства. И я, говорит, не могу
удовлетвориться той грубой действительностью, бедностью, сокращением, квартирной
платой и так далее. Я, говорит, воспитан на многих красивых вещах и безделушках, понимаю
тонкую любовь и не вижу ничего приличного в грубых объятиях, — и так далее и тому
подобное. — Я, говорит, только считаюсь с духовной жизнью и с запросами сердца, а что
касается ихнего марксизма, то я над этим насмехаюсь и не желаю с ним считаться.
Так вот он не раз ей говорил и, конечно, имея такие взгляды, не стремился найти
что-нибудь хорошее в нашей современности.
И вот, в силу всего этого, он оторвался от масс и окончательно замкнулся в свою
семейную жизнь и в свою любовь к этой милочке с цветочками.
А она, безусловно, соответствовала своему назначению.
И, поскольку она была его супругой, она в тон ему пела, со всем таким соглашалась и
чересчур горевала о прежней жизни.
Одним словом, это была поэтическая особа, способная целый день нюхать цветки и
настурции или сидеть на бережку и глядеть вдаль, как будто там что-нибудь имеется
определенное — фрукты или ливерная колбаса.
Вот, значит, какие это были супруги со своею любовью!
Про нее нельзя сказать, чтоб она его чересчур любила и обожала, но он действительно
глаз с нее не сводил. Утром он уезжает на пароходе, а она, в своем миленьком пеньюаре,
спешит его провожать на своих тонких интеллигентских ножках. Он ее за локоток
придерживает, чтоб, боже сохрани, она ножки себе не вывихнула. И чего-то ей щебечет,
воздушные поцелуи с парохода посылает. Одним словом, противно и тяжело смотреть.
Вот он уехал, а она и сидит, что дура, мечтает про разные отвлеченные вещи. Ну, пойди
постирай, если не хочешь физкультурой заниматься. Или пойди тому же самому Горбатову
кровать прибери. Нет! Сидит и сидит. И кушать не просит. Зато потом, наверное, легко
растерялась со своими мечтами и не могла через это насушу выбраться.
Ну, постольку поскольку она уже утонула, не будем тревожить ее память разными
оскорбительными замечаниями.
Так вот, часов около семи Горбатов приезжал обратно с места своей службы. Он
приезжает с места службы и спешит увидеть свою голубку.
Он первый прыгает с парохода. И что-нибудь несет в своих руках. Или там гостинцы,
или там трусики ей, или какой-нибудь новенький бюстгальтер.
Он дарит ей тут же, и сам ее по спинке хлопает, дурачится, обнимает. Чего ему! Он,
главное, никакой общественной нагрузки не несет и весь замкнулся в свой горизонт и в свои
нежные переживания.
Ну, она посмотрит, что он принес, нахмурит носик и идет на своих тонких ножках.
Только, одним словом, она потонула. Очень, конечно, жалко, вполне прискорбный
факт, но вернуть ее к жизни, тем более с современной медициной, невозможно.
Конечно, занимайся она в свое время хотя бы зарядовой гимнастикой, она нашлась бы в
самый последний момент и выплыла бы. А тут со своими цветами окунулась — и враз пошла
ко дну, не сопротивляясь природе.
Тем более она шла по скользким бревнам. Она всегда по этим бревнам ходила