Page 86 - Настоящие сказки

Лизу, сварила борщ и подсушила хлеб в виде сухарей.

За дверью на лестнице до двенадцати ночи раздавался буйный хохот большой компании и
звенело стекло. В семь утра, осторожно отворив свою дверь, чтобы вынести мусор, Рита
наделала шуму. К ручке ее двери были привязаны за горлышко две пустые бутылки, которые
громко брякнули о стенку. Это была совершенно обычная вещь. Это был привет от гуляющей
молодежи. И Рита, поискав вокруг, отвязала еще три пустых бутылки на своем этаже, а
четыре лежали в лифте. Бутылки эти были частично из-под лимонада, а две были водочные.
Рита все собрала и унесла домой. Бутылки можно был сдать и получить деньги. Небольшие,
но на один день жизни хватило бы.

Это-то как раз и был день, когда приносили пенсию. Рита легла, Лиза замотала ей голову и
шею платком и шарфом. На руку Рита надела перчатку (на другую она надела варежку, так
как перчатка у них была одна). Почтальонша позвонила, Лиза открыла со скорбным видом и
сказала, что прабабушке плохо, у нее экзема, и все лицо и руки болят. Но расписаться она
распишется. Почтальонша дала Лизе карточку. Рита расписалась в комнате. Почтальонша
отсчитала деньга, крикнула в комнату: «Выздоравливайте!» — и, ничуть не удивившись,
ушла. А Рита, молодец, расписалась как обычно.

Но жить на эти деньги могли только слабые, нищие, нетребовательные старухи, у которых
ничего уже не растет: ни вес, ни рост, ни нога, а растут только редкие усики и ногти. И для
стрижки их нужны только одни ножницы на всех. Старухам достаточно было подкопить за
свою жизнь тряпья и носить его без стеснения.

Рита напряженно думала, что делать. Летом можно было еще прожить. Она знала несколько
магазинов, около которых выставлялись ящики со сгнившими овощами и фруктами. И многие
старушки выбирали себе на компот и на суп слишком дорогие для них в неиспорченном виде
продукты. Так же можно было иногда посетить рынок. И богатые ленивые продавцы,
преимущественно бабы, порой тешили себя тем, что дарили остатки нищим старушкам,
которые, шатаясь от слабости, ходили по рядам и якобы пробовали, хороши ли сливы, кислая
капуста или творог. Правда, почти всегда их гоняли от товара, как мух, крича: «Нечего тут,
нечего!» Но детям этого не простили бы. Дети не могли, не имели права попрошайничать,
пробовать капусту и даже продавать вязаные варежки. Таких детей немедленно бы выгнали
или сдали в милицию. Но Рита была уже девочка с большим жизненным опытом. Она сама
росла, росли ее дети, внуки. И она предвидела множество расходов. А Лиза как будто и не
была матерью и бабкой. Она все забыла и видела только себя в зеркале, красивую, по ее
собственному мнению, девочку, которую надо баловать и все ей дарить. Лиза всю жизнь была
такая. И всю жизнь ее баловали. И баловал ее муж, который относился к ней как к ребенку.
Но уже дети сами выросли балованные. И затем баловали своих детей, но только не старую,
одинокую Лизу.

Когда наступило утро, Лиза не соизволила встать. Эту девочку пришлось долго будить. Надо
было быстро завтракать и живо уходить из дому. Рита не открыла перед ней своих горьких
дум. Рита предпочитала действовать, как покойная мама. Ни на что не жаловаться, ни у кого
не просить помощи, но и требовать от ребенка неукоснительно хорошего поведения.

И Рита собиралась купить две щетки и зубной порошок, которого у старушек не бывает по
причине отсутствия настоящих зубов. И она собиралась заставить Лизу дважды в день
чистить зубы.

В дверь позвонили. Лиза побежала открывать. И Рита ничего не успела сказать, как в
квартире появился рыжеватый крепкий мужчина.

— Это опять я, — сказал он. — А где хозяюшки?

Рита ответила, сильно испугавшись:

Page 86/177