Page 390 - Рассказы. Повести. Пьесы
P. 390

в левую дверь; на сцене остается один Треплев за письменным столом.

                     Треплев    (собирается  писать;  пробегает  то,  что  уже  написано).        Я  так  много
               говорил  о  новых  формах,  а  теперь  чувствую,  что  сам  мало-помалу  сползаю  к  рутине.
               (Читает.)    «Афиша на заборе гласила… Бледное лицо, обрамленное темными волосами…»
               Гласила,  обрамленное…  Это  бездарно.  (Зачеркивает.)      Начну  с  того,  как  героя  разбудил
               шум дождя, а остальное все вон. Описание лунного вечера длинно и изысканно. Тригорин
               выработал себе приемы, ему легко… У него на плотине блестит горлышко разбитой бутылки
               и чернеет тень от мельничного колеса — вот и лунная ночь готова, а у меня и трепещущий
               свет,  и  тихое  мерцание  звезд,  и  далекие  звуки  рояля,  замирающие  в  тихом  ароматном
               воздухе… Это мучительно.

                     Пауза.

                     Да, я все больше и больше прихожу к убеждению, что дело не в старых и не в новых
               формах, а в том, что человек пишет, не думая ни о каких формах, пишет, потому что это
               свободно льется из его души.

                     Кто-то стучит в окно, ближайшее к столу.

                     Что  такое?  (Глядит  в  окно.)   Ничего  не  видно…  (Отворяет  стеклянную  дверь  и
               смотрит  в  сад.)   Кто-то  пробежал  вниз  по  ступеням.  (Окликает.)    Кто  здесь?  (Уходит;
               слышно,  как  он  быстро  идет  по  террасе;  через  полминуты  возвращается  с  Ниной
               Заречной.)   Нина! Нина!

                     Нина кладет ему голову на грудь и сдержанно рыдает.

                     (Растроганный.)    Нина! Нина! Это вы… вы… Я точно предчувствовал, весь день душа
               моя томилась ужасно. (Снимает с нее шляпу и тальму.)          О, моя добрая, моя ненаглядная,
               она пришла! Не будем плакать, не будем.
                     Нина.   Здесь есть кто-то.
                     Треплев.   Никого.
                     Нина.   Заприте двери, а то войдут.
                     Треплев.   Никто не войдет.
                     Нина.   Я знаю, Ирина Николаевна здесь. Заприте двери…
                     Треплев    (запирает  правую  дверь  на  ключ,  подходит  к  левой).    Тут  нет  замка.  Я
               заставлю креслом. (Ставит у двери кресло.)      Не бойтесь, никто не войдет.
                     Нина    (пристально  глядит  ему  в  лицо).   Дайте  я  посмотрю  на  вас.  (Оглядываясь.)
               Тепло, хорошо… Здесь тогда была гостиная. Я сильно изменилась?
                     Треплев.   Да… Вы похудели, и у вас глаза стали больше. Нина, как-то странно, что я
               вижу вас. Отчего вы не пускали меня к себе? Отчего вы до сих пор не приходили? Я знаю,
               вы здесь живете уже почти неделю… Я каждый день ходил к вам по нескольку раз, стоял у
               вас под окном, как нищий.
                     Нина.    Я  боялась,  что  вы  меня  ненавидите.  Мне  каждую  ночь  все  снится,  что  вы
               смотрите на меня и не узнаете. Если бы вы знали! С самого приезда я все ходила тут… около
               озера. Около вашего дома была много раз и не решалась войти. Давайте сядем.

                     Садятся.

                     Сядем и будем говорить, говорить. Хорошо здесь, тепло, уютно… Слышите — ветер?
               У Тургенева есть место: «Хорошо тому, кто в такие ночи сидит под кровом дома, у кого есть
               теплый угол». Я — чайка… Нет, не то. (Трет себе лоб.)         О чем я? Да… Тургенев… «И да
   385   386   387   388   389   390   391   392   393   394   395