Page 407 - Рассказы. Повести. Пьесы
P. 407

Да, дела… (Потягивается и не спеша уходит к себе.)

                     За сценой поет нянька, укачивая ребенка.
                     Входят Маша      и Вершинин . Пока они беседуют, горничная зажигает лампу и свечи.

                     Маша.    Не знаю.

                     Пауза.

                     Не знаю.   Конечно, много значит привычка. После смерти отца, например, мы долго не
               могли привыкнуть к тому, что у нас уже нет денщиков. Но и помимо привычки, мне кажется,
               говорит во мне просто справедливость. Может быть, в других местах и не так, но в нашем
               городе самые порядочные, самые благородные и воспитанные люди — это военные.
                     Вершинин.     Мне пить хочется. Я бы выпил чаю.
                     Маша    (взглянув  на  часы).    Скоро  дадут.  Меня  выдали  замуж,  когда  мне  было
               восемнадцать  лет,  и  я  своего  мужа  боялась,  потому  что  он  был  учителем,  а  я  тогда  едва
               кончила курс. Он казался мне тогда ужасно ученым, умным и важным. А теперь уж не то, к
               сожалению.
                     Вершинин.     Так… да.
                     Маша.    Про мужа я не говорю, к нему я привыкла, но между штатскими вообще так
               много  людей  грубых,  нелюбезных,  невоспитанных.  Меня  волнует,  оскорбляет  грубость,  я
               страдаю, когда вижу, что человек недостаточно тонок, недостаточно мягок, любезен. Когда
               мне случается быть среди учителей, товарищей мужа, то я просто страдаю…
                     Вершинин.     Да-с… Но мне кажется, все равно, что штатский, что военный, одинаково
               неинтересно,  по  крайней  мере  в  этом  городе.  Все  равно!  Если  послушать  здешнего
               интеллигента,  штатского  или  военного,  то  с  женой  он  замучился,  с  домом  замучился,  с
               имением  замучился,  с  лошадьми  замучился…  Русскому  человеку  в  высшей  степени
               свойствен  возвышенный  образ  мыслей,  но  скажите,  почему  в  жизни  он  хватает  так
               невысоко? Почему?
                     Маша.    Почему?
                     Вершинин.     Почему он с детьми замучился, с женой замучился? А почему жена и дети
               с ним замучились?
                     Маша.    Вы сегодня немножко не в духе.
                     Вершинин.     Может  быть.  Я  сегодня  не  обедал,  ничего  не  ел  с  утра.  У  меня  дочь
               больна немножко,  а когда болеют мои девочки, то мною овладевает тревога, меня мучает
               совесть за то, что у них такая мать. О, если бы вы видели ее сегодня! Что за ничтожество!
               Мы начали браниться с семи часов утра, а в девять я хлопнул дверью и ушел.

                     Пауза.

                     Я никогда не говорю об этом и, странно, жалуюсь только вам одной.  (Целует руку.)
               Не сердитесь на меня. Кроме вас одной, у меня нет никого, никого…

                     Пауза.

                     Маша.    Какой шум в печке. У нас незадолго до смерти отца гудело в трубе. Вот точно
               так.
                     Вершинин.     Вы с предрассудками?
                     Маша.    Да.
                     Вершинин.      Странно  это.  (Целует  руку.)      Вы  великолепная,  чудная  женщина.
               Великолепная, чудная! Здесь темно, но я вижу блеск ваших глаз.
                     Маша    (садится на другой стул).    Здесь светлей…
   402   403   404   405   406   407   408   409   410   411   412